5. Возможность синтеза? Предложения о компромиссе между аналитической и континентальной философией известны, однако оставалось не совсем ясным, идет ли речь о формировании концептуального единства двух направлений или же о компромиссе «тактическом» по принципу необходимости «жить дружно» во имя общих интересов философии. С точки зрения концептуальной необходимо видеть две выявленных сущности истины: истину как соответствие идеального материальному и истину как соответствие материального идеальному. Очевидно, что в своей выявленной сущности эти истины кажутся исключающими друг друга. Значит ли это, что признание одной истины как подлинной истины означает признание ложности другой и наоборот? Или же возможно «соединение» этих истин. Если да, то каким образом? С точки зрения «тактической» действует иная логика: дивергентные тенденции в философии «побивают» друг друга, ослабляя ее общие позиции. Философы должны объединиться, чтобы сохранить позиции философии. Но как добиться достижения этой цели? Чтобы дать ответ на этот вопрос, необходимо уяснить природу философских расхождений. Если они основаны на неких «недоразумениях», то тогда необходимо создать условия для их устранения. Этот вопрос и поднимает Том Рокмор. Если мы мысленно представим возможность свободной дискуссии между ведущими философскими течениями, которая будет длиться достаточно долго, то можно ли допустить, что удастся найти удовлетворяющий всех ответ? Вопрос состоит в том, как возможна такая открытая и достаточно долгая дискуссия? Какие предпосылки необходимы для этого? Как кажется, для этого прежде всего следует заняться психологическим и нравственным «очищением». Истоки противоречий нередко коренятся в недостаточном внимании со всех сторон, невежестве и презрительном отношении друг к другу. Двадцатый век в этом смысле можно считать веком «дурной крови». И пока слабое знание друг друга будет сохраняться, отмечает Том Рокмор, диалог между направлениями философии остается затруднительным[19]. Но могут быть и другие причины. Так, М. Фридман[20] отмечает неблагоприятное воздействие политической ситуации на возможность свободной философской дискуссии. Начавшаяся в Давосе в 1929 году дискуссия между Кассирером и Хайдеггером прервалась в силу изменения политической ситуации в Европе. В связи с усилением влияния фашизма обмен аргументами между Карнапом и Хайдеггером относительно центральной роли логики в философском дискурсе также прервался. Карнапу пришлось эмигрировать. Хайдеггер, отвергавший взгляд Карнапа на логику, принял нацизм, в то время как Карнап, утверждавший основополагающую роль логики, отвергал его. Из этого мы можем сделать косвенное заключение, что если философский диалог отягощен несовместимыми политическими позициями, то тогда проблема сближения дивергентных течений в философии не может быть решена даже с помощью самого разностороннего и глубокого взаимного ознакомления, психологического и нравственного очищения. Скорее, наоборот, силы отталкивания могут стать вообще неодолимыми. Серьезная неясность сохраняется и в отношении концептуального аспекта проблемы. Создание благоприятной социальной почвы для движения в направлении к общей философии не снимает однако вопроса, почему адепты аналитической философии не хотят поучиться у своих континентальных коллег и наоборот? Это – сложный и многогранный вопрос, выходящий за рамки простого столкновения амбиций. Делались попытки найти реальные механизмы сближения. Так, М. Фридман предлагал выделить центральный пункт в дебатах ведущих мыслителей аналитической и континентальной философии. Он считал, что если в этом пункте удастся найти общее решение, то тогда, видимо, можно будет преодолеть и остальные различия. С этой точки зрения можно допустить, что Карнап и Хайдеггер могли бы стоять на достаточно надежной общей почве, чтобы достичь прогресса в преодолении несогласия. Если этот процесс был прерван только по политическим мотивам, то тогда допускается возможность восстановить на практике идею достаточно долгой и нескованной дискуссии ведущих философов, в итоге которой можно подойти к общему пониманию истины. К этой точке зрения склоняется М. Фридман. Том Рокмор считает эту точку зрения Фридмана сверхоптимистической. Опыт показывает, что сама идея, будто общая истина возникает в процессе нескованной дискуссии, которую принимает Фридман, нередко опрокидывается на практике неспособностью дебатов оторваться от тех позиций, которые с самого начала занимали дискутанты. Сократ, отмечает Том Рокмор, был мудрее, когда он склонялся к нескованной дискуссии, не питая однако иллюзий, будто если она будет достаточно продолжительной, то обязательно приведет к общей истине. Том Рокмор справедливо замечает, что продуктивная дискуссия возможна только в том случае, если дискутанты разделяют общую позицию, в терминах которой различия между ними могут быть исследованы и получат легальное подтверждение. Так различия между Кассирером и Хайдеггером таковы, что они, даже оказываясь в рамках феноменологической философии, вряд ли могут придти к согласию. Хайдеггер не стремился к встречам с Кассирером или Карнапом, хотя он был слабо знаком с их взглядами, однако находился к ним в сильной оппозиции, негативно относился к исходным принципам как концепции Кассирера, так и аналитической философии, развитой Расселом и Карнапом[21]. Философские противоречия являются отражением противоречий истин, возникающих в поле чистой субъективности. Поскольку субъект формирует свою истину, которую он воспринимает как истину для всех, то он утверждает ее всеми наличными у него средствами. Таким образом абсолютизация истин чистой субъективности неизбежно порождает их противоборство. И этот закон действует не только в процессе столкновения философских позиций, но и в межцивилизационных отношениях. Оказывается, что истина чистой субъективности порождает перманентное состояние скрытой или открытой войны. Общая истина в поле чистой субъективности – это диктатура истины одного субъекта, обладающего реальными средствами утверждения своей истины и подавления иных истин чистой субъективности как заблуждений. Комплекс империум – это механизм придания универсального смысла истине чистой субъективности. Не случайно Том Рокмор считает, что различия между аналитической и континентальной философией имеют коренной характер и их нельзя устранить путем продолжающихся дебатов. Эти различия нельзя устранить и путем определения приоритетной роли логики. Дело в том, что сама «логика» в зависимости от интерпретации сущности истины толкуется различным образом. Различия между аналитической и континентальной философией питаются и важными политическими принципами: от этих различий зависят ответы на вопросы: кто публикует и каких философов; кто занимает должности в фондах; кто получает важные гранты; кто входит в ключевые комитеты и кто избирается на важные профессиональные должности? Не значит ли это, что раскол является перманентной чертой философского ландшафта? Прежде чем подойти к оценке общей ситуации в философии есть смысл оценить современную ситуацию с точки зрения цивилизационной функции философии. Отвечая на этот вопрос, Мариам Фрейзер, Сара Кембер и Силайа Люри пишут: «С одной стороны, научный материализм продолжает удерживать позиции, несмотря на разрушительные явления (экологические, технические, этические), которые его сопровождают. С другой стороны, ни «культура», ни «субъект» (или субъект как он персонифицирован художником или ученым, компанией, классом, нацией в языке или дискурсе) не доказали реальность адекватной исходной точки исследования или критики»[22]. Так где же следует искать исходную точку общей теории истины? Ее необходимость сегодня увязывается с проблемой сохранения жизни, установления таких отношений между традициями, как привилегией культуры, и природой, которые сохраняют их взаимную «экологию» и устраняют бифуркации, которые они порождают[23]. И здесь возникает вопрос, как следует толковать жизнь в контексте современных цивилизационных изменений. Современный человек живет в созданном искусственном мире. Если это так, то исходным пунктом этого мира оказывается информация, на основе которой этот мир строится. Не является ли информация той «субстанцией», к которой может быть отнесена общая истина, преодолевающая крайности радикальных течений и открывающая путь к реалиям нового мира? Нельзя ли слить воедино объективную истину факта с истиной чистой субъективности, природу с цивилизацией, если представить цивилизационное бытие как процесс конструирования, в котором замысел субъекта находит реализацию лишь постольку, поскольку он учитывает реальные свойства объективности природы. Сторонники этой точки зрения обращают свой взор к философии Канта. И это не случайно. Кант во многом предвосхитил современную цивилизационную ситуацию. Он утверждал вслед за Руссо, что человеческие пороки большей частью возникают потому, что цивилизационное состояние осуществляет насилие над природой, а вместе с тем наше назначение как людей состоит в том, чтобы выйти из грубого естественного состояния животных. В этих утверждениях содержится скрытое противоречие. Если цивилизационное состояние осуществляет насилие над природой и это насилие есть зло, то значит нужно избавиться от цивилизационного состояния. Но если назначение человека состоит в том, чтобы выйти из естественного состояния, то цивилизационное состояние есть благо. Кант видит разрешение того противоречия в феномене совершенного искусства. Совершенное искусство, – полагал Кант, – снова становится природой. Полагая совершенное искусство в качестве природы, Кант в конечном счете не считает возможной истину сильного реализма, по сути дела отвергает ту линию в философии, которая уходила своими корнями в Демокрита и Платона. Кант создал основания конструктивистского подхода к знанию. Именно этот подход, по мнению Тома Рокмора, и восторжествует в двадцать первом столетии. Вместе с тем, как представляется, возникает теоретическая возможность рассматривать проблемы универсальности истины процедурно, с точки зрения рациональной организации информации. В этом случае противоречия между истиной факта, истиной цивилизационного целого, истиной принципа, истиной успеха и истиной чувства могут быть преодолены путем перевода проблемы плюрализма истины в информационную плоскость, рассматривая ее с процедурной точки зрения. Универсальность рациональности в этом контексте обретает характер технической процедуры, находящейся в рамках общей науки – «философии информации». В «Философии информации» природа исчезает, а вместе с ней исчезает и традиционная проблема гармонии неба и земли, человека и природы. 6. «Философия информации»: Выделение философии Канта в качестве водораздела между некритической и современной философией имеет под собой реальные основания. Кант «снимает» проблему истины в ее традиционном толковании, поскольку «вещь в себе», т.е. объективный материальный мир, недоступен сознанию человека. Такой подход не затрагивал однако ключевой духовной проблемы, проблемы сакральных ценностей, которые отождествлялись в массовом сознании с абсолютной истиной. Очевидно, что между истиной факта и истиной успеха, с одной стороны и сакральными истинами, в которые включаются истины цивилизационного целого, истины чувства и принципа, существует качественное различие. Соответственно качественно отличаются и логика следования истине. Логика истины чувства ставит себя «выше» логики факта и материального успеха. Логика сакрального целого ставит себя «выше» любой иной логики, в том числе индивидуальной и семейной. Но в каждом случае действуют истины. Поскольку нет ничего выше утверждения истины, то получается что истина разрывает человека на части и в конечном счете убивает его. Естественно-научное знание не способно найти решение этой ключевой проблемы. Поиск духовной истины, как ответ на нее, занял свое легитимное место в гуманитарном знании. Двадцатый век оказался перед фундаментальным вызовом. Проблема духовной истины вновь буквально восстала из пепла разрушенной метафизики. И это не случайно. Если достижения внешних успехов на основе экспансии техники создает угрозу небытия, то оно лишается смысла с цивилизационной точки зрения. Однако имеет ли подлинный смысл жизнь, которая отвергает научные и технические успехи, тот комфорт, который они несут с собой? Этот парадокс, поскольку он не имеет ясного решения, порождает эрозию понимания цивилизационной перспективы. Однако если парадокс является продуктом нашего сознания, то тогда нужно «исправить» сознание, чтобы устранить парадокс. Это и есть главная функция «философии информации». а) Функция «Философии информации» Парадокс цивилизационной истины может быть представлен как мнимый, если Бытие поднимается как продукт совершенного искусства, как замкнутый в себе мир информационной конструкции. Бесконечность Природы вытесняется из этого мира как философская проблема. Это значит, что «философия информации» открывает путь к качественно новому пониманию мировой гармонии. Путь «философии информации» отталкивается от исходного представления, в соответствии с которым коренные проблемы Бытия могут, опираясь на прогресс информационной техники и технологии, найти техническое решение. Такой подход представляется современным, поскольку отражает специфику той цивилизационной реальности, которая и возникает в информационном обществе. Ее специфика заключается в образовании информационной реальности, как общей среды существования человека. Возникает тенденция «ограничения» предмета философии этой средой, как средой бытия вообще, а значит и переформулирования природы восприятия ее ключевых проблем и прежде всего проблемы истины. Реальные процессы становления информационного общества воспринимаются в качестве специфической «материализации» конструктивистской доктрины Канта. Мир информации, превратившись в глобальную среду, в информационную галактику, создан человеком; вместе с тем он является той эмпирически данной реальностью, которую, как кажется, можно гармонизировать, используя для этого мощные механизмы информационно-компьютерных технологий и неограниченные возможности искусственного интеллекта. Тем самым находят свое решение и ключевые духовные проблемы: абсолютные ценности вытесняются рациональными решениями в конкретных ситуациях жизни. Так создается новый мир, который не является трансцендентным для сознания человека: «вещь в себе» вытесняется из доминант внимания человека. Доминанты внимания теперь направлены на информационный мир, который отождествляется в сознании с подлинной реальностью. Эта подлинная реальность уникальна в том отношении, что оптимальные решения в ней находятся искусственным интеллектом, компьютерными системами, так что собственная интеллектуальная и духовная деятельность человека может быть «облегчена» радикально. Исчезают сами собой драматические проблемы истины выбора, проблемы совести, долга и чести. На почве таких представлений должно произойти «отмирание» сложностей прежней философии, прежние философы воспринимаются как «любители», следующие подобно Птоломею, ложным исходным астрономическим представлениям, создающим искусственные трудности в понимании жизни и путей решения ее проблем. Их беда состояла в том, что они не были знакомы с теорией и реалиями искусственного интеллекта. Эта точка зрения наиболее рельефно была высказана А. Сломаном. Здесь однако встает один существенный вопрос: что означает для жизни цивилизации тотальная десакрализация? Что происходит с сакральными ценностями, когда они превращаются в системы информационных отношений и вводятся в компьютер? Не утрачивают ли при этом сакральные ценности качества истины? На первый взгляд смещение истины бытия в мир информации позволяет удивительно легко находить решение тех философских проблем, которые казались неразрешимыми. Так, например, ключевая проблема синтеза дивергентных философских течений, приведение их к общему знаменателю перестает быть проблемой, поскольку содержание этих течений превращается в информацию. Информация как определенным образом оформленное знание о содержании философских доктрин не требует оценки этих доктрин с точки зрения теоретической истины. Она требует лишь истинного знания о содержании этих доктрин независимо от их истинности или ложности. Таким образом философские учения, будь то концепции аналитической или континентальной философии, оказываются на одном поле информации, соседствуя и не вступая в противоречие друг с другом. Этот феномен можно определить как информационную толерантность. Информационная толерантность по видимости совпадает с толерантностью философской, легитимизирующей многообразие истин, поскольку это многообразие выражает сущность субъект-объектной цивилизационной реальности. Различное положение субъектов в этой реальности является основанием плюрализма субъективных истин, которые лишь в своей совокупности представляют объективную цивилизационную истину. Это выразил своим уникальным языком В.В. Розанов. Он писал: «На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения, не две и не три: а – тысячу. Это – «координаты действительности»… Отсюда: – кто знает истину? – Все. – А не мудрецы? – Все и есть мудрец; а один всегда есть только «он»[24]. В контексте специфики цивилизационной истины одна единственная позиция не может быть объективно истинной, хотя она утверждается как абсолютная истина и таким образом превращается в заблуждение. «Самое устойчивое, – писал В.В. Розанов, – именно ложь… А «утвердить ложь» ничего не стоит. Да нечего и утверждать: Стоит столбом и никуда не валится»[25]. Философская толерантность при всем видимом сходстве отличается от информационной толерантности принципиально. Философская толерантность соотносит содержание доктрин с объективной сущностью реальности. Информационная толерантность остается в рамках содержания доктрин, их текста, вынося проблему объективности истины за «скобки». Феномен информационной толерантности как ключевой фактор, оказывающий влияние на духовную жизнь современного общества, находит свое концептуальное оформление в философии постмодернизма. Если компьютеры формируют реальный мир современного человека, то тогда этот мир будет расширяться, осуществляя в потенции бесконечную экспансию. Это – новая расширяющаяся Вселенная, возникшая из точки информационного взрыва. Этим миром человек владеет постольку, поскольку он создает программное обеспечение и правильно им пользуется. Как кажется, здесь остается не ясным лишь один вопрос: В каком психологическом состоянии оказывается человек, весь мир которого просчитан и организован компьютерами, так что он может прочертить на дисплее всю свою жизнь от рождения до смерти, вычислив ее оптимальную траекторию? Привычка к жизни в замкнутом информационном пространстве порождает феномен страха перед неопределенностью бытия в природе. Неопределенность и непредсказуемость природы кажется фатальной. Вместе с тем человек начинает испытывать страх перед свободой выбора. Он не знает истины выбора в природе и не умеет самостоятельно находить эту истину, поскольку получает ее в готовом виде от своей информационной среды. Вместе с тем возникает почва для страха иного рода: это – феномен информационной клаустрофобии, болезненного страха перед просчитанностью жизни от ее начала и до ее конца. Это можно считать одним из новых потенциальных парадоксов «философии информации». То, что человек считал наибольшей угрозой – хаос бесконечности природы, превращается в желанную реальность, как основание свободы выбора в неопределенности ситуаций жизни. И здесь возникает другой вопрос: обретают ли просчитанные на компьютере истины выбора такой же авторитет, как и заповеди Моисея? Или же они носят лишь рекомендательный характер, оставляя за человеком право действовать свободно? Этот вопрос остается без четкого ответа. Но в этом случае человек оказывается в доправовом обществе, обществе, где не действует обязательность закона. Как подходит к этим проблемам «философия информации»? «Философия информации» конкретизирует основополагающую идею Канта, согласно которой человек не познает мир, находящийся за пределами его сущности, а формирует его в соответствии с природой своего сознания. Новым здесь является акцент на компьютерной технологии, как такой силе, которая снимает покровы, трансформирует, контролирует мир, нередко придавая форму и создавая новые реальности в этом процессе, провоцирует оригинальные идеи, придает форму новым концепциям и порождает неожиданные проблемы. При этом полагается, что чем более онтологически мощной и проникающей является эта технологи, тем более глубоким и продолжительным оказывается ее интеллектуальное влияние. В этом смысле «философия информации» идет дальше Канта: поскольку подлинный мир состоит из конструкций, созданных человеком, то современное бытие следует рассматривать как выражение окончательного триумфа Homo Faber – человека созидающего. Человек превращается в человекобога – творца бытия. Он кажется суперменом, реализованной мечтой Фридриха Ницше. Однако «вещь в себе» проявляет себя в непредусмотренных программным обеспечением явлениях – землетрясениях, цунами, ураганах, извержениях вулканов, природных и социальных катастрофах как впрочем и в феноменах гармонии. Вера в истинность представления о человекобоге рождается на почве неизбежности и необходимости глубокого концептуального взаимодействия философии с технологией. Это закономерное взаимодействие трактуется как альянс «софии» и «техне», дающий невиданный синергетический эффект, а вместе с тем и новое миропонимание. Эта линия, начиная с 60-х гг. прошлого века последовательно утверждается группой теоретиков, таких как Террелл Бинам и Джеймс Мур. б) Новая философская парадигма. Террел Бинам и Джеймс Мур в своей работе «Дигитальный феникс: как компьютеры изменяют философию»[26] отмечали возникновение новой философской парадигмы: компьютеры снабжают философию совокупностью простых, но невероятно плодотворных понятий, включая предмет философии, методы и модели для философского исследования, принося новые возможности и вызовы традиционной философии. Смысл этого вызова состоит в качественно новом понимании реальности, механизмов ее постижения и принятия практических решений. Если традиционная философия придавала принципиальное значение умозрению, т.е. интеллектуальному видению сущности сущего, то теперь философ может использовать электронные технические средства, чтобы приблизиться к истине. При этом однако возникает вопрос: к какой истине приближается философ? Разве не к сумме мнений других философов, зафиксированных и обработанных для компьютера? А задача философии как раз заключается в том, чтобы на место мнений поставить знание истины. Попытку проанализировать эту ситуацию и предпринял Л. Флориди. Его анализ поставил под сомнение многие постулаты и оптимистические утверждения «философии информации», хотя он разделяет ее исходные идеи. Лучано Флориди в работе «Что такое философия информации?» (2003 г.) дал ее расшифровку как новой дисциплины, имеющей дело с критическим исследованием концептуальной природы и основных принципов информации, включая ее динамику (особенно компьютеризацию и информационный поток), использование и науки о ней; с разработкой информационно-теоретических и компьютерных методологий и их применением к философским проблемам[27]. Лучано Флориди считает, что специфика «философии информации», определяется основным вопросом «что есть информация?», на который и нужно дать ответ. Если этот ответ будет сводиться к характеристике отдельных свойств информации в ее многообразных формах выражения, то это не будет философия. Принципиальной проблемой «философии информации» Лучано Флориди вслед за Гербертом Симоном считает вопрос: как информационные и коммуникационные технологии расширяют наши философские способы мышления? Однако речь должна идти не просто о расширении философских способов мышления, а о новом качестве философии, как отношении человека к информационной реальности и интерпретации этой реальности. От расшифровки сущности информации зависит понимание того, как противоречивые истины могут быть соединены таким образом, чтобы предстать как некие ипостаси единой реальности – информации, следующей единой логике правильности суждения. Таким образом, естественно, должно элиминироваться многообразие истин и логик. Лучано Флориди предвосхищает те трудности, которые могут встать на пути новой философии – от полного провала до частичного провала, который также может подорвать доверие к проекту в целом. Свои надежды адепты «философии информации» связывают с известным эффектом Планка, который считал, что новаторские идеи в науке редко постепенно покоряют своих оппонентов, как впрочем редко происходит и мгновенное обращение в новую веру подобно тому, как Саул вдруг обратился в апостола Павла. Новаторские идеи побеждают потому, что их оппоненты постепенно умирают, а молодежь с самого начала принимает новые идеи как единственную истину. Следует однако заметить, что эффект Планка не совсем применим или точнее – совсем неприменим к философии. Многие подлинные философы подобно птице Феникс возрождались к новой жизни как раз после своей физической смерти. Парадигма Христа, распятого при жизни, и возродившегося в духе христианства, может быть отнесена и к носителям подлинной философии. Каждый раз триумфальное «преодоление» учения традиционной философии заканчивалось смертью революционного доктринерства, абсолютизировавшего те или иные модные веяния. Характерно, что не дожидаясь действия эффекта Планка, Лучано Флориди совершенно откровенно признает, что он решил «оставить» метатеоретические проблемы, такие как «Каковы основания философии информации?» или «Какая методология утверждается философией информации?» Он решил сфокусировать внимание на проблемах, которые проясняют информационную природу философии и определяют может ли виртуально любой философский вопрос быть перефразирован в терминах информационных и компьютерных идей?[28]. Здесь то Л. Флориди и обнаруживает вопросы, на которые философия информации не может (или пока не может) дать сколько-нибудь внятных
ответов. В силу этого, считает Лучано Флориди, методология «Философии информации» может быть признана ущербной: она легко порождает информационно-теоретическую двусмысленность, а именно – подталкивает к выводу, что если «х» может быть описан в информационных терминах, то и природа «х» действительно информационная. В этом и заключается суть вопроса: можно ли представить материальное и идеальное в качестве информационных феноменов, т.е. тождественны ли материя и идея информации? Можно ли в этом контексте трактовать истину как соответствие идеального материальному или материального идеальному? Очевидно, что в информационном, замкнутом в себе контексте такая постановка вопроса представляется некорректной. Но чем, в сущности, является информация – материальным или идеальным феноменом? Или она нечто «иное», но тогда, как понимать в ее контексте истину? Не правомерно ли рассматривать истину как феномен, заключенный в самой форме информации, как продукте комбинирования? Если легитимность «философии информации» определяется возможностью редуцировать любую проблему и любое объяснение в информационную проблему или информационное объяснение, то возникает исходный вопрос: каково отношение факта, как объективной реальности, и информации? Если объективный факт редуцируется и существует только как информация, то возникают условия формирования специфического типа сознания, резко отличающегося от традиционного, основанного на здравом смысле, признающего объективность вещной реальности, в которой человек живет и действует практически. Теперь человек должен осваивать новый информационный мир, вытесняющий привычные формы реакций, возникающих в мире вещного окружения человека. | |
|
| |
Главная » »