д) Информационный детерминизм

Правила  функционирования замкнутого информационного пространства оказываются в информационном обществе реальной онтологией жизни: они предопределяют формы массового поведения, указывают каждому как себя вести и что делать в конкретной ситуации времени и месте. Вместе с тем они создают тот фон, на котором идеи конца истории, завершения диахронной цивилизационной эволюции обретают эмпирическую основу. Эти идеи становятся рациональной предпосылкой стратегического цивилизационного диктата.

Первый вопрос, который возникает в этом контексте, – это проблема единого языка. В Интернет доминирует английский язык и это оказывает влияние на культурное и языковое многообразие. Многим языкам грозит исчезновение. Из 6000 языков, существующих в мире, только одна треть имеет и устную, и письменную формы и могут быть представлены в Интернете. Для сохранения многих языков необходимо создание их грамматики и словарей.

Другая проблема связана с нарастающей угрозой стандартизации жизни повсюду в мире. Идеологи такой стандартизации имеют в виду утверждение повсюду завершенного цивилизационного образца, который, как конечное знание, должен найти свою универсальную цивилизационную реализацию. Глобальная информационная сеть, поскольку она превращается в механизм распространения конечного знания, меняет тип цивилизационного поведения таким образом, что оно шаг за шагом становится универсальным воспроизводя идентичные формы повсюду в мире. «Философия информации» в этом контексте может восприниматься как идеологическое оправдание наступления на цивилизационное многообразие, утверждения всемирной стандартизации образов жизни.

Возникает вопрос: насколько оправдан такой подход к цивилизационному многообразию и как влияет завершенное конечное знание на поведение человека?

Информация, поскольку она воспроизводит завершенные истины, не влияет на практические действия человека непосредственным образом. Так, если мы владеем знанием закона Бойля-Мариотта, устанавливающего постоянство произведения объема массы идеального газа на его давление при постоянной температуре, то это знание не оказывает какого-либо влияния на наше физическое состояние здесь и теперь. Мы владеем этим знанием как некой завершенной информацией и не можем проявить свое творчество, прибавить что-то к этому знанию или убавить от него что-то.

Иначе отстоит дело с виртуальной моделью идеального социального мироустройства. Такое знание может действовать как мощный духовный магнит, выстраивая в одном направлении все стрелки индивидуальных и групповых устремлений.

Так, духовной равнодействующей Великой Французской революции стал Культ Разума. Духовной равнодействующей Великой Октябрьской социалистической революции стал лозунг социальной справедливости.

И в первом и во втором случаях происходит кардинальный сдвиг социальных плит, ломающий весь цивилизационный миропорядок.

Реализация завершенной универсальной цивилизационной модели неизбежно сталкивается со спецификой цивилизационных пространств, порождая мощные деструктивные цивилизационные процессы.  Столкновение исторически образовавшихся цивилизационных плит, порождает своеобразное «цунами», сметающее на своем пути сложившиеся цивилизационные структуры, оставляя за собой культурные развалины и массовые человеческие захоронения.

При видимой общности завершенного знания его влияние на жизнь человека может быть качественно различным. И в случае информации, основанной на естественно-научном знании, и в случае социального знания мы имеем дело с потенцией реального влияния. Однако ее следствия радикально различаются. Замкнутая виртуальная модель социального мироустройства становится основанием отбора соответствующей ее внутренней логике действий. В этом смысле социальная логика оказывается одним из вариантов логики сакральности со всеми вытекающими отсюда последствиями. И здесь возникает вопрос, может ли информационная логика как логика дизайна устранить абсолютные ориентации логики сакральности, создать ситуацию толерантности, позволяющей избегать крайностей в утверждении истины?

Следует иметь в виду, что логика естественного интеллекта отличается от логики искусственного интеллекта.

Функция истины как функция естественного интеллекта действует как поле истины, включающее в себя истину факта, истину принципа и истину творчества в их взаимовлиянии и взаимоограничении. Взаимоограничение предполагает, что разумное одной ипостаси поля истины может оказаться неразумным в другой его ипостаси, т.е. рациональное может сливаться с иррациональным. Истина искусственного интеллекта, основанного на логике дизайна, нацелена на обеспечение одномерного разумного действия.

Маккарти и Хейс сформулировали проблему компьютерной программы, обеспечивающей разумное действие. Поскольку компьютерная программа относится  к разумному действию, она фиксирует одну цель и оптимальные пути ее достижения. Результаты исполнения такой программы признаются разумными. Однако поскольку разумная цель имеет в виду результат в контексте лишь определенных целей, то здесь опять-таки возникает вопрос, можно ли путем сложения отдельных разумных целей, основанных на компьютерных программах, обеспечить полное знание объекта как целого и определить к нему отношение? Иными словами, возникает вопрос, чем является полное знание и как оно получается[1].

Эту проблему Л. Флориди называет картезианской: возможно ли в терминах компьютерных информационных механизмов на различных уровнях абстракции целиком и теоретически удовлетворительно аналитически исчерпать когнитивные формы объекта исследования? Так,  если мы в качестве объекта исследования выбираем здание, то с точки зрения архитектурного дизайна его можно описать в качестве викторианского дома; с точки зрения рыночной оценки собственности дом будет товаром, имеющим определенную цену; с точки зрения места обитания личности его можно назвать домом Мэри.

Правильность компьютерных описаний здесь зависит от выделенных признаков на том или ином уровне абстракции. Однако, выделяя признаки, мы удаляемся от сущности дома как целого. И может ли простое механическое сложение признаков исчерпать его сущность? Дело в том, что формы практического отношения человека к дому определяются не только его архитектурой, ценой, соответствием личным вкусам, но и каким-то более существенным цивилизационным знанием.

Откуда берется это знание? Очевидно, что здесь включается особый тип цивилизационного знания, определяющего качественную характеристику сущности Дома. Дом – это не просто строение из дерева, кирпича или бетона, не просто товар или конструкция, соответствующая тем или иным вкусам индивида. Дом – это особое цивилизационное пространство, в котором происходят рождения и смерти, формируются порядки и традиции данного рода, возникает особая аура, в которой эзотерически живут члены рода, соединяя с ее помощью прошлое, настоящее и будущее в общее абсолютное.

Адекватное компьютерное выражение эзотерической реальности пока что невозможно и вряд ли будет возможно в будущем. Компьютер адекватен реальности лишь тогда, когда в силу определенных социальных перемен элиминируется цивилизационная сущность дома, а дом превращается в обычное общежитие. С этой точки зрения становится понятной неадекватность многих считавшихся «научными» и доступных для компьютерной обработки виртуальных моделей социального мироустройства. Они игнорировали эзотерическую цивилизационную реальность, абсолютизируя экономические расчеты и социологические описания.

Имеется и другой аспект этого вопроса: достаточны ли действующие информационные механизмы для обеспечения когнитивных процессов, если они носят творческий характер, создают новое знание?

Задавая  вопрос: «компьютеризируемы ли когнитивные процессы?», отмечает Л. Флориди, не значит спрашивать: «не является ли сознание тем же самым, что и компьютер?».

Но этот вопрос нельзя просто отбросить, ибо без ответа на него трудно оценить перспективы естественного и искусственного интеллектов, а значит и перспективы самого человека в истории.

Хотя прогресс в создании компьютеров не вызывает никакого сомнения, однако странным образом суперкомпьютеры не открыли ни одного фундаментального закона. И это требует своего объяснения.

Дело в том, что фундаментальные законы открываются в результате контакта естественного интеллекта с реальностью бесконечности, прояснения ее неопределенности. Компьютер же действует на основе определенности программы обеспечения. Иначе он действовать не может.

Можем ли мы положить на полку творческой потенции человека и полностью положиться на возможности суперкомпьютера?

Если бы эта задача была решена, то ход цивилизационной эволюции изменился бы коренным образом. Вопрос однако о возможности тождества свойств естественного интеллекта и суперкомпьютера остается все еще открытым.

Л. Флориди полагает, что все такого рода проблемы в конечном счете уходят своими корнями в проблему Тьюринга: «Могут ли формы естественного интеллекта полностью и удовлетворительно воспроизводиться небиологическим путем?» Если не могут или могут, но лишь частично, то тогда следует определить, что при этом теряется: сознание, творческая способность, свобода, самовоплощение?

Чтобы определить свой подход Л. Флориди задается вопросом: можно ли адекватно понять личную идентичность не в физических и ментальных терминах, т.е. традиционным способом, а в терминах информационного пространства?

От ответа на этот вопрос зависит оценка возможностей искусственного интеллекта. Конечно, глупо было бы отрицание фактов сходства «информационной системы», присущей человеку, и «системы данных», присущей искусственному интеллекту. Л. Флориди дает хорошие иллюстрации таких сходств. Молодой носитель естественного интеллекта, скажем Августин, проходя через формативный процесс, оказывается на таких стадиях, когда он только фиксирует данные. В этом смысле дети – это просто информационные девственники. Зрелые  естественные интеллекты, такие, например, как  копиисты греческих рукописей, не зная алфавита языка, также только копируют физическую форму букв. Когнитивно, психологически или ментально неполноценные естественные интеллекты, включая старого  Ницше, могут действовать, подобно детям.  Иными словами, информационная девственность может быть присуща как детям, так и взрослым. Это зависит от характера восприятия информации.

До тех пор пока не осмысливаются формы контакта сознания человека с неопределенностью бесконечности и не вырабатывается способность свободного анализа, естественный интеллект будет напоминать действие искусственного интеллекта.

Закономерно возникает вопрос, а нужен ли контакт с неопределенностью бесконечности, что он может дать для принятия правильных решений?

В действительности же без такого контакта оказывается невозможным свободное сверхчувственное знание, на котором основан РАЗУМ как источник специфического, присущего человеку правильного выбора. Это – не опытное знание и не знание, добытое формально-логическим, рассудочным путем. Если мы, добывая новое знание, следуем законам формальной логики, то оказываемся в ловушке тавтологий. Силлогизм: Все люди смертны; Кай – человек; следовательно, Кай смертен, – не прибавляет нового знания, поскольку в суждении «все люди смертны» содержится вывод и относительно Кая.

Разум в отличие от опытного и рассудочного знания выявляет оптимальную возможность, которая может быть превращена в действительность, т.е. ЭНТЕЛЕХИЮ. Истина разума – это знание, соответствующее энтелехии. Заблуждение разума – это создание нереализуемых миражей.

Как оказывается, правильность логики дизайна может быть стратегически обеспечена лишь в том случае, если она имеет знание энтелехии в качестве своего исходного основания. Но знание энтелехии – это функция Разума. Компьютер может представить многообразие возможностей, но он не знает энтелехии. Энтелехия открывает себя в цивилизационной эволюции.

Л. Флориди, хотя и находит вечные моменты сходств искусственного интеллекта с естественным, однако проявляет сдержанность в своих конечных выводах. Дело в том, что если обратиться к эпистемологии науки, то можно определить основное несоответствие между системами искусственного интеллекта и естественным интеллектом человека. Искусственный интеллект может идентифицировать только данные, неинтерпретированные образцы  различий и инвариантов, в то время как естественный интеллект может идентифицировать информацию, как хорошо сформированные образцы имеющих значение данных. Нормально развитой естественный интеллект сливается с семантической позицией. Строго говоря, мы не воспринимаем сознательно полностью бессмысленной позиции. И тому, что называется «сырыми данными», может не хватать специфической и релевантной интерпретации, но это не означает отсутствия всякой интерпретации. Мы, считает Л. Флориди, никогда не воспринимаем данные в изоляции, но всегда в семантическом контексте, который придает данным определенное значение.

Логика дизайна придает данным значение в контексте определенной замкнутой системы.

Логика открытой системы соприкасается с бесконечностью и поэтому опирается на воображение, семантический контекст которого и его конечный смысл могут определяться «странными» представлениями, которые возникают не только в сфере секулярного гуманитарного знания, но и в сферах мифологии, религии и поэзии.

Для ренессансной поэтики, например, отмечает А.Е. Махов, – музыка слова в первую очередь была отражением архитектоники космоса; романтическая же музыка слова – в первую очередь внутренне-изменчивое, сама субъективность[2]. Как оказывается исторически наблюдается различное «прочтение музыки» – как выражение гармонии, соединяющей различное в единое целое и как выражение специфического нрава народа. Мы таким образом имеем дело с определенными шифрами явлений, находящихся на границе феноменального и трансцендентного миров, необходимости и свободы.

Когда возникает вопрос о способности компьютера действовать в соответствии с принципами естественного интеллекта, то в качестве конкретизации следует ставить вопрос и о его возможности творить по «канонам» свободы на грани феноменального и трансцендентного миров. Как создать такую программу, которая могла бы выполнять роль великого философа? Здесь проблема не только семантики, интерпретации смысла существующего, но и проблема создания новых смыслов, которые не могут быть заложены в компьютерную программу, поскольку они еще не открыты. Открытие новых смыслов как поиск энтелехии обнаруживает сходство движения философского Разума с творческим поиском великих поэтов. Здесь и возникает вопрос о природе Разума и его «странной» логике. Очевидная сложность такого рода вопросов вынуждает Л. Флориди вернуться к «отцу всех проблем». Это – психофизическая проблема, которая подобно птице Феникс возрождается из пепла в попытках определить природу отношения между разумом, информацией и телом. Вопрос «Что такое информация?» казалось бы может иметь только два возможных ответа. Информация может признаваться материальной реальностью, и тогда она будет отождествляться с ее носителями. И в этом случае утрачивается смысл информации. Информация может отождествляться с идеальной разумной реальностью, т.е. со смыслом. Но тогда возникает вопрос, где, в какой локализованной точке пространства находится информация и существует ли она вообще? Можем ли мы признать существование замкнутой в себе идеальной реальности, существующей вне пространства и времени, в невидимой вечности? Но ведь информация существует, мы повседневно имеем с ней дело. Для того, чтобы перебросить мост над пропастью, разделяющей материальный и идеальный миры, Л. Флориди ищет скрытые элементы  сознания в компьютерах. Он отмечает, что компьютеры часто описываются как чисто синтаксические машины, хотя понятие «чисто синтаксический» напоминает понятие «полностью обезжиренный». Это значит, что уровень семантических позиций таков, что им можно пренебречь, но это не значит, что ее не существует вовсе. Дело в том, что компьютеры могут реагировать на элементарные различия или фиксировать инвариантное отсутствие идентичности отношения как описания. И это, помимо всего, протосемантический акт.

Таким образом, утверждает Л. Флориди, данные, которые поддаются интерпретации, но не интерпретированы, и образуют выделенные различия, представляют высшую семантическую границу искусственного интеллекта, но вместе с тем низший семантический уровень естественного интеллекта. Творческое использование этого порога и делает возможным человеческо-компьютерное взаимодействие.

Как представляется, сам факт человеческо-компоютерного взаимодействия снимает барьер между человеком и компьютером и свидетельствует о возможностях, которые заложены в совершенствовании компьютера как ключевого фактора в формировании нового типа цивилизационного поведения, характеризующегося тотальной рассудочной рациональностью, которая будет обеспечиваться компьютерными решениями. Но здесь возникает вопрос: каким образом бесконечное многообразие опыта может быть «обработано» таким образом, чтобы на выходе мы имели рациональное решение?

Для ответа на этот вопрос Л. Флориди использует кантовскую дихотомию ноумена и феномена. Поскольку эта дихотомия может быть интерпретирована как дихотомия между данными и организованной информацией, то окружающий мир определяется как Umwelt и толкуется как мир хаотичного опыта, а феноменальное сознание как тот порог, через который поток неинтерпретированных данных, регулярно и непрерывно коллапсируя, превращается в поток оформленной информации. Очевидно, что этот процесс превращения требует априорного схематизма, который превращает хаос данных в оформленные структуры. Если даже допустить возможность создания информационными средствами дизайна социального поведения как априорного схематизма, позволяющего вносить необходимый порядок в  мир хаотичного опыта, то и это достижение не решает проблемы замены естественного интеллекта искусственным. В реальной цивилизацонной жизни порядок в мир хаотичного опыта вносится индивидами – признанными носителями высшего знания. Сознание человека «работает» не просто с опытом вообще во всей его неопределенной бесконечности, а с выделенным опытом. Именно эта выделенная опытная реальность и становится той парадигмой, с которой как с истиной соотносится так называемый umwelt.

Подтверждением этого являются своеобразные метаморфозы в области реалистичного сознания, где опыт становится информацией, а информация превращается в знание абсолютного. Так, Асклепий первоначально воспринимается как искусный врач в греческом стане под Троей, как герой, а затем возводится в ранг бога, в честь которого проводятся особые праздники – Асклепии, требующие культового знания.

Иисус Христос один из многочисленных претендентов на роль пророка, затем понимается массовым сознанием как сын Бога и в конечном счете как Бог, несущий миру нравственные максимы образа жизни. Еще более показательной является судьба Сиддхартхи Гаутамы, выходца из царского рода племени шакьев, ставшего Шакьямуни, отшельником, и превратившегося в Будду, просветленного, и сакрализованного религиозным сознанием. Здесь мы имеем дело с механизмом открытия как узнавания абсолютного, т.е. знания иерархии смыслов, получения истинного знания в цивилизационном контексте, который совершенно не соответствует кантианской схеме рассудочного априоризма. Рассудочный априоризм как исходное основание логики дизайна, вполне пригоден для организации упорядоченного движения на улицах города, в метро, в супермаркетах и т.д.

Но в более высоком цивилизационном контексте он проявляет свою ограниченность. Рассудочный априоризм не действует там, где необходимо знание абсолютного как образца истинной жизни. И здесь начинает действовать логика универсальной сингулярности. Конкретный субъект, который воплощает в себе знание абсолютного, корреспондирует с массовым сознанием, открывая свою способность стать ориентиром бытия. Масса проявляет себя в процессе цивилизационного узнавания абсолютного. Это – процесс «открытия – придания» абсолютного смысла феноменам действительного мира. Без такого «открытия – придания» действительность теряет свой ценностно-иерархический характер, становится «плоской» – высшие и низшие ценности становятся однопорядковыми. Когда человек утрачивает адекватную цивилизационную ориентацию, абсолютный смысл своей жизни, то даже при расширяющемся многознании он опускается до примитивно-первобытного уровня в цивилизационном отношении. Это объясняет, почему человек периодически возвращается из иерархически построенного цивилизационного мира в исходное доцивилизационное положение. Информация об иерархии смыслов, которая была реальностью для человека, исчезает. Исчезает не материя и не идея, а нечто объективно существующее, но особое в своей сущности.

Человек это нечто видел, чувствовал, постигая иерархию реалий жизни. Но теперь он перестает видеть, чувствовать, знать это сакральное нечто. Если бы это были материальные реалии, то они не могли бы просто бесследно исчезнуть. Если бы это были поэтические сущности, то как человек мог их видеть и чувствовать? Распространенное объяснение состоит в объявлении таких феноменов продуктом религиозного сознания как ненаучного воображения, либо плодом болезненной фантазии. Иными словами – это мираж, исчезающий при приближении к нему. Однако парадигмы узнавания, свойственные процессам формирования мифологического и религиозного массового сознания, как показывает исторический опыт, проявляются и в секулярном и даже атеистическом социальном самосознании.

Представители социальной элиты, когда они обретают свое лицо, становятся массовым социальным и нравственным ориентиром, носителями абсолютного. Когда они утрачивают свое лицо и пытаются компенсировать эту утрату примериванием к себе различных масок, неизбежно происходит эрозия цивилизационных ценностей и деградация социального самосознания. Узнавание Абсолютного относится не только к исключительным личностям, но потенциально – к каждому индивиду, становящемуся личностью, индивидуальностью. Это – цивилизационный механизм формирования и возвышения достоинства человека.

Чувство и знание достоинства приходит с осознанием того фундаментального факта, что человек и только человек может выполнять роль созидателя цивилизации. Или роль разрушителя цивилизации. Первый человек – носитель Абсолюта, второй – носитель НИЧТО.

Гипотетически мы можем представить суперкомпьютер, наделенный интеллектуальными качествами, уровень которых выше, чем у рядового человека. Аналогичным образом можно допустить успешный эксперимент с кошкой или собакой, который позволит им лучше человека решать некоторые сложные интеллектуальные задачи. Однако в системе развитых цивилизационных отношений человек обретает достоинство, которое не может иметь ни робот, ни растение, ни животное. Без знания абсолютного невозможно рождение достоинства человека. Знание абсолютного рождает свой специфический тип универсальности. Логика формальная – индуктивная и дедуктивная – универсальна применительно к постижению истины факта. Этим объясняется универсальность естественнонаучного и математического знания. Информация в этой области обретает подчиненную знанию общую упорядоченную форму и ею могут пользоваться все и каждый, независимо от своей этнической, национальной и социальной специфики. Цивилизаионная универсальность носит иной характер. Она может быть универсальной в своей потенциальности, поскольку исходит из приоритета достоинства человека как высшего блага, по отношению к которому все ценнностные представления должны выстроиться в общую структуру. Формы сакрализации применительно к различным цивилизационным реалиям оказываются различными. Соответственно информационная галактика следует своим правилам скарализации. В ее структуре возникают «боги» и «гуру» информационных сетей. Вместе с тем правила и нормы, соответствующие медийной этике, опираются на правила хорошего тона, выработанные в иные эпохи.

Аналогичным образом следует конкретно оценивать и логику дизайна.

Логика дизайна оказывается лишь локальной правильностью. Но правильность и истина в ней перестают совпадать непосредственным образом. С точки зрения «философии информации» цивилизационную логику можно представить как форму информационного моделирования. В этом контексте самоутверждение и самоотрицание цивилизационных ценностей выступает как простое движение цивилизационной информации по шкале их местоположения в дизайне целого. Однако информационное моделирование – это лишь своего рода информационная игра, проигрывание абстрактных возможностей. И если в общественном сознании происходит отождествление абстрактных возможностей с действительностью, постоянная нестабильность превращается в норму жизни.