в) Информания.

Редуцирование феноменов реального бытия в информационные феномены может иметь широкие цивилизационные следствия, которые могут быть определены как явление информании (информация + мания = информания). Внешние проявления информании – это вера в подлинность бытия в мире компьютерных игр, знакомств, общений и т.д., когда общение с компьютером превращается в самоцель, становится единственной реальностью подлинной жизни. Подлинность здесь получает свое оправдание, поскольку замкнутый в себе информационный мир представляет собой рационально организованное целое, в котором становятся возможными рациональные решения применительно ко всем мыслимым ситуациям жизни.

Информания превращается в тип социальной ментальности, подтверждаемой оптимистическим чувством, с одной стороны, и признанием универсальности логики информации, с другой. В этом мире исчезает трансценденция. Если логика информации универсальна, то она и есть единственный путь правильного мышления и в этом смысле информания – это не отклонение, а норма, тогда иные формы логики следует считать ущербными, поскольку они относятся к «неподлинному бытию». Однако, чтобы принять такую позицию, следует прояснить, является ли информация той субстанцией, которая охватывает все формы бытия?

Л. Флориди считает, что ответ на вопрос «Что такое информация?» имеет принципиальное значение. Он пытается прояснить сущность информации путем рассудочных ее описаний.

Очевидны внешние данные информации, такие как способность к накоплению, сохранению и передаче. Однако какова сущность информации, как ее можно определить? Информацию, отмечает Л. Флориди, можно рассматривать с трех точек зрения: реальности, в качестве образцов которой являются физические сигналы, которые сами по себе не являются ни истинными, ни ложными; как информации о реальности, как семантической информации, оцениваемой с точки зрения качества; информации для реальности, под которой подразумевается инструкция, подобная генетической информации.  Но что же является общей сущностью в этих описаниях информации?  Как оказывается, ответить на этот вопрос весьма сложно: здесь наблюдается расхождение точек зрения. Шеннон и Вивер определяют сущность информации в терминах вероятности ее пространственного распределения, теории коммуникации (математической теории кодификации и коммуникации посредством временных сигналов). Бэр-Хиллель, Карнап и Дрецке  предпочитают вероятностный подход, определяя семантическую информацию в терминах пространственных отношений и обратной связи между информацией о «Р» и вероятностью самого «Р». Существует модальный подход, определяющий информацию в терминах модальных пространственных отношений и внутреннего соответствия (информация, передаваемая Р, есть совокупность возможных миров, не входящих в Р). Системный подход определяет информацию в терминах пространственного соответствия, выявления информационных путей возможной передачи информации в пространственных состояниях системы. Дедуктивный подход определяет информацию в терминах логического вывода, ценного с точки зрения эпистемической теории, которой придерживается данная личность. И, наконец, семантический подход, которого придерживается сам Л. Флориди, определяет информацию в терминах хорошо оформленных, значимых и истинных данных.

Л. Флориди полагает, что каждому из этих подходов может быть дано интенционалистское прочтение путем интерпретации соответствующего ему пространства как пространства концептуального, в котором информация сводится к преодолению той или иной степени неопределенности или к содержательной неожиданности применительно к уровню знаний того, кто получает информацию (технически это определяется как «нужность информации»).

Поскольку коммуникационная теория подходит к информации как физическому явлению, то она интересуется не ее полезностью, соответствием, значением, содержанием данных, а уровнем детализации и частотой получаемых данных, не подвергающихся какой-либо интерпретации. К ней хорошо приложима математическая теория, поскольку центральным для нее является вопрос: имеются ли данные и сколько их, а не то, какую информацию они несут с собой. Что касается остальных пяти подходов, то все они обращены к семантическому содержанию информации. И  Флориди закономерно задается целым рядом вопросов: создает ли коммуникационная теория необходимые основания для теории семантической информации? Совместимы ли семантические подходы друг с другом? Существует ли среди них логическая иерархия? Вносят ли эти подходы ясность в понятие «данных»?

Именно проблема ясности в определении «данных» и оказывается ключевой. Являются ли данные продуктом информационных конструкций, созданных по правилам, которые и определяют их правильность, или критерий «правильности» данных – это их отношение к действительному миру, находящемуся вне этих конструкций?

Проблемы «философии информации» получают различный смысл в зависимости от ответа на эти вопросы. Просто совместить различные позиции и придти к единой концепции информации кажется затруднительным. Л. Флориди считает, что мы имеем дело лишь с постановкой проблемы, но отнюдь не с окончательным ответом на вопрос «что такое информация?» Но если нет ответа на вопрос «что такое  информация?», то как можно дать определение «философии информации», т.е. философии того, что мы не знаем?

Аналогичные проблемы возникают и при рассмотрении Л. Флориди динамики  информации. Это – не проблемы управления такими процессами как поиск информации, ее обработка, сбор, хранение и поиск, публикация, форматирование; распределение, верификация, контроль качества, оценка и т.д. Речь идет о информационных процессах как таковых, независимо от фазы нахождения между ее вводом и выводом. Коммуникационная теория, считает Л. Флориди, как математическая теория  трансмиссии данных, может оказать в этом вопросе лишь маргинальную помощь. Л. Флориди ставит проблему информации не как проблему превращений ее субстациональной основы, т.е. не онтологически, а онтически: как возможно, чтобы что-то несло информацию о чем-то другом? Это проблема природы данных как своего рода вагонеток информации. Здесь мы имеем дело с метафорой, которая не раскрывает природы информационных процессов, а определяет носителя информации как не имеющего ничего общего с ее содержанием. Вместе с тем сама информация, поскольку она превращает все данные в информационные категории, становится «заместителем» факта. Это кардинально меняет характер толкования знания и понимания. Традиционно истинное знание истолкования как его соответствие своему предмету. При этом, по выражению В.В. Розанова, знание может быть отрывочным, бессвязным. Понимание в отличие от знания цельно, отдельные явления оно рассматривает в их взаимной связи[1].

Если факты вытесняются их «заместителями», то тогда естественно возникает вопрос об истолковании правильности информации и специфике ее логики.

Если правильность в информационном космосе означает следование тем правилам, которые определяются программным обеспечением компьютерной техники, то тогда «философия информации» становится основанием легитимного утверждения программистов как творцов Бытия с одной стороны, и послушных масс, следующих компьютерной правильности жизни. Категории свободы, прав человека и нравственности лишаются смысла.

г) Логика дизайна

Информания определяет специфику информационной логики. Правильность суждений в замкнутом информационном космосе не соотносится ни с объективностью факта и положения дел, ни с истиной цели как выражением чистой субъективности. Правильность здесь определяется соответствием некоторой системе. Система – это определяющая понимание эпистемическая  реальность. Активность в рамках  эпистемической реальности совпадает с дизайном. Дизайн как найденная форма есть результат активности в эпистемической реальности, т.е. получения нового знания формы. Найденная новая совершенная форма и есть реализованная истина.

Эпистемическая реальность допускает комбинирование феноменов, а значит и определенный плюрализм в получении реализованной истины. Информационная логика содержит две ипостаси: открытие и изобретение. Открытие – это не открытие объективного факта как такового и познание его сущности, а обнаружение данных, которые могут соответствовать формированию определенной системы. Изобретение есть комбинирование данных, выявление их соответствия или несоответствия требованиям системы. Создание совершенной системы есть изобретение, основанное на открытии и творческой активности субъекта. Качество дизайна определяет сущность информационной логики. Логика должна вести к получению нужного качества дизайна.

Возникает вопрос: можно ли вести речь об общей информационной логике?

Единство логики научного знания традиционно определяется единством опыта и единством правильно построенной дедукции.

Если  логика информации – это логика дизайна, то в этой логике объективность присутствует специфическим образом, а не как простая данность. Лучано Флориди отмечает, что исходное суждение логики информации – субъект «S» информирован о том, что имеет место событие «Р», требует дополнительной расшифровки, опирающейся на эпистемическую логику (логику того, что «S» знает, что такое «Р»), которая в свою очередь опирается на доксастический анализ знания («S» верит в то, что существует «Р»). Иными словами реальность здесь возникает как продукт  виртуального знания субъекта и продукт его веры. Т.е. это может быть некая виртуальная реальность, а не действительность как таковая. Характер логики информации зависит от того, каким образом из хаоса данности вычленяются такие ее фрагменты, которые годятся для формирования определенной системы в контексте данного дизайна. В этом смысле информационная объективность плюралистична в своей сущности, поскольку является основанием различных форм дизайна. Дизайн задает систему параметров, к которой «примеряются» и «подгоняются» данные, обретающие в системе новое смысловое качество. «Слияние»  субъективности и объективности в дизайне – это реальный процесс, и если он удается, то это сигнал правильности исходных суждений. Таким образом возникает информационная реальность, качество которой зависит от того, как она «сконструирована». В этой связи возникает вопрос, можно ли говорить о создании единой концепции информации.

Л. Флориди считает, что возможны два подхода к решению этой проблемы – редукционистский и нередукционистский.

Редукционистский подход имеет в виду возможность выделения единой концепции информации из широкого многообразия моделей, теорий и объяснений. Не-редукционист, однако, считает, что мы, возможно, имеем дело с логически независимыми и взаимно несводимыми концепциями. Лучано Флориди, вслед за Шенноном, предпочитает занять позицию не-редукциониста. Но как тогда следует толковать единство знания в «философии информации»? К чему оно относится? Оно относится к онтологии замкнутого в себе бытия. Однако если в результате практической реализации логики дизайна  возникает замкнутая информационная система, то можно предположить, что все процессы, происходящие в ней, будут вести к увеличению ее энтропии. Иными словами, это будет саморазрушающаяся система, подчиняющаяся действию второго закона термодинамики.

В этой связи возникает вопрос, можно ли считать знание всеохватывающим когнитивным фундаментом информации? Это – вопрос принципиальный. Если вербальное знание составляет фундамент информации, образующей реальную онтологию бытия, то тогда логику дизайна следует признать универсальной. Однако здесь возникают первые серьезные сомнения, поскольку эти выводы вступают в противоречие с выводами даже такой точной науки как математика. Теорема Гёделя, как известно, гласит, что при развитии математики мы неизбежно будем встречаться с необходимостью высказать суждение, ни справедливость, ни ложность которого не могут быть логически доказаны. Не значит ли это, что онтология реальной жизни не может быть сведена к замкнутой информационной системе?

Этот же вопрос возникает в связи с феноменом «черных дыр». «Черные дыры» поглощают находящиеся поблизости от них энергию и вещество, в том числе и проходящие мимо них световые волны. Тем самым «черные дыры» поглощают носителей информации и, соответственно, их сущность не может быть выражена информационно. Но они представляют собой объективную физическую реальность.

Вообще космос как реальность – это ненаблюдаемая целостность, мы наблюдаем в нем только то, что нам доступно здесь и сейчас.

Загадочность космоса проявляется в согласованности фундаментальных физических констант: незначительное изменение гравитационной постоянной или скорости света, как утверждает Н.Н. Моисеев, – привело бы к тому, что в таком мире уже не могли бы возникнуть стабильные космические образования и, конечно, жизнь в ее современном понимании[2].

Закономерно возникает вопрос, каким образом наука осмысливает такого рода проблемы? Не вынуждена ли она сегодня бросить                                                                                                                                                                                                                                                                        ретроспективный взгляд на историю познания, переосмыслить те его формы, которые были объявлены позитивистской философией как антипод научного мышления и полная бессмыслица?

Лучано Флориди признает, что существуют различные типы знания. Ссылаясь на работу Даммита «Происхождение аналитической философии»[3], он воспроизводит мнение Эванса, согласно которому существует более фундаментальное информационное понятие нежели вербально выраженное знание.

Знание приковывает внимание философов, и они анализируют информацию через  феномен знания. Между тем поток информации действует на более глубоком, базисном уровне нежели получение и вербальная передача знания. И поскольку современная философия в своей сущности является философской семантикой (своего рода теологией без Бога), то, считает Лучано Флориди, необходимо для толкования «философии информации» обратить внимание на область информационной семантики. Центральный вопрос здесь – что такое «данные»? Что дано в информационном пространстве? В пространстве реальной жизни информационные данные не исчерпываются базами хорошо осмысленных данных, находящихся в компьютерах. Информационное взаимодействие происходит на всех уровнях жизни. Информация обретает самые разнообразные формы вплоть до мимики и жестов.

При этом оказывается, что одни и те же жесты могут иметь различный смысл. Когда американец соединяет большой и указательный пальцы в виде буквы «О», то этот жест означает «прекрасно». В Аргентине этот жест имеет иное, а именно – непристойное значение. В условиях расширения глобальных коммуникаций необходим не только правильный перевод речи и текста на другой язык, но и правильное понимание смысла жестов. Поскольку человек фиксирует определенный образ поведения, имеющий целостный смысл и влияющий на его состояние, то слово, речь воспринимаются в контексте этого смысла и выступают как нечто вторичное.

В этом контексте не представляются странными интерпретация музыкального  звучания как мышления в звуках, обладающего своей специфической логикой, определение Карлом Марией фон Вебером квартета как мыслящего начала в музыке, представление, согласно которому в музыке человек мыслит, не делая утомительного обходного пути через слово.

Больше того, такие философы как Кьеркегор видели определенное преимущество музыки как языка, способного выражать «непосредственное в его непосредственности», а Теодор Адорно считал, что музыка – это речь, непосредственно выражающая абсолютное[4].

Возникает вопрос, способен ли искусственный интеллект фиксировать абсолютное и непосредственное, отличать их от вербализированных форм знания?

Л. Флориди считает, что информация передается восприятием, сохраняется памятью. Но она может передаваться и посредством языка. Чтобы правильно подойти к истолкованию знания необходимо относить его с широким пониманием информации.

Если знание с его вербально выраженными категориями и понятиями не исчерпывает сущности информации, то тогда редукционистский подход нельзя признать адекватным. К такому выводу подталкивает и анализ сущности символов и сигналов, в которых фиксируется знание. Если в информационном космосе знание соотносится с компьютерными данными, а не с объективными фактами, непосредственным и абсолютным, как таковыми, то возникает вопрос о содержании тех символов и сигналов, которые составляют информационную реальность. Содержится ли знание непосредственным образом в символах и сигналах? Ведь символы и сигналы отличаются от того знания, которое мы через них получаем.

Мы здесь встречаемся с известным парадоксом знания. Поскольку символы и сигналы сами по себе мы не считаем знанием, то через их посредство мы получаем знание лишь в том случае, если это знание находится в нас самих. Но если знание находится в нас самих, то какова функция

символов и сигналов? Создание сети Интернет выдвинуло проблему кодирования текста. Первоначальная стандартная система кодирования, разработанная в США присвоила цифровые значения 26 буквам без «аксантов», а также цифрам, пунктуационным знакам и символам, перевела таким образом в двоичный язык 128 символов. В 1991 г. был создан консорциум Юникод, который создал систему кодирования, которая может вмещать 65000 отдельных знаков и включает все системы письма, которые существуют в мире. Таким образом мы имеем дело с символами символов.

В этом контексте Л. Флориди обращается к парадоксу, сформулированному С. Харнадом[5]. Как не имеющие смысла знаки могут основываться на чем-то ином кроме других бессмысленных знаков? Этот парадокс неизбежен, если информация и знание полагаются замкнутой в себе и самодостаточной реальностью. Однако если мы признаем, что знание находится в нас самих как совокупность врожденных идей, то в этом случае сигнал выполняет функцию «толчка», пускового механизма, который приводит в действие процесс «развертывания» знания внутри нас. И тогда символическая информация, играющая роль «толчка», сама по себе не содержит знание. Таким образом получается, что, с одной стороны, информация связана с более фундаментальными явлениями нежели вербально выраженное знание. С другой стороны, как совокупность символов и сигналов, она не является знанием. Обнаружение парадоксальной «пустоты» символов и знаков знания открывает возможности специфического толкования информации как феномена, не относящегося к вербальному знанию непосредственным образом. Если вербальное знание не составляет содержание информационных потоков в самом фундаменте жизни и не содержится в символах и знаках, то тогда оно превращается в некую пустоту. Можно избежать пустоты знания, если трактовать его как результат рефлексии субъекта относительно информации. Субъект оценивает информацию с трех позиций: с точки зрения ее соответствия объективному закону, правовым нормам и нравственным принципам. Информация, прошедшая через эти оценки превращается в понимание своего смысла. Знаки и символы обретают смысл и значение в контексте рефлексии информации. Иными словами, они не есть нечто первичное (как первичное они лишь знаки и звуки в физическом значении). Они «светят» отраженным светом. Вместе с тем интерпретация знаков и сим волов знания в рефлексивном контексте не исчерпывает проблемы знания. Дело в том, что рефлексия субъекта имеет двойной смысл: смысл знания объективности, и смысл знания в контексте цели и ее реализации. Во втором случае знание объективности оценивается не само по себе, а с точки зрения его соответствия другим формам объективности в контексте достижения целого как цепи жизненной активности. Проблема здесь состоит в определении объективности цели, возможности или невозможности ее реализации. Невозможность реализации цели – признак ее неистинности. Если однако принять этот критерий, то это будет соответствовать принципу компьютерной правильности. Но, как оказывается, компьютерная правильность не тождественна нравственной и правовой истине. Так,  например, опыт нацизма показал, что цели геноцида  могут быть достижимыми, но их истинность или ложность может быть оценена лишь в контексте реальных цивилизационных и нравственных отношений.

За пределами «философии информации» оказывается и выявление содержания символов, совпадающих с реалиями жизни. В действительной жизни символ нередко обретает форму реальной вещи или человека. В этом случае обозначение символа неэквивалентно самому символу. В компьютер этот символ попадает как текст или знак. Но вместе с тем происходит превращение его сущности в знак информации. Информация «преломляет» его через компьютер и «деформирует» его функцию.

Так, например, человек, как сакральный символ, в реальной жизни унифицирует сознание своих адептов. Попадая в глобальное информационное пространство, он превращается в составляющую информации о многообразных сакральных символах. Он становится лишь моментом информации о сакральном.

Формирование глобального информационного пространства не только видоизменяет реальный смысл сакрального, но и мотивы социального поведения, а вместе с тем и теоретический взгляд на характер и смысл исторической эволюции.