3. Знание и информация

Сведение цивилизационных представлений к «общим знаменателям» рассудочности структурализма или принудительности социального детерминизма воспринимается и как шаг навстречу общей необходимости перевода цивилизационных знаний на язык науки, научно-технических трансформаций в кибернетике, теории коммуникаций, необходимости обработки знаний для создания баз данных и автоматизации передачи заключенной в них информации.

Очевидно, что этот процесс не может не оказать влияния на интерпретацию знания. Какие тенденции принимает эта интерпретация?

Жан-Франсуа Лиотар в своей работе «Условия постмодерна: Доклад о знании» (1979) подчеркивал, что знание может быть введено в новые информационные каналы и стать операционным. Но для этого необходимо результаты процесса познания переводить в точные и постоянные кванты информации. И производители, и пользователи знания должны и сейчас, и в будущем владеть соответствующими средствами трансляции знания в новые информационные языки независимо от того, изобретают они знание или обучаются знанию.

Вместе с гегемонией компьютеров приходит и новая логика, вводящая совокупность предписаний, определяющих, какие суждения подходят под определение «знание». Преподаватель Лондонского университета Сюхэйл Малик, комментируя эту точку зрения Лиотара, определяет процесс изменения сущности знания как процесс его «экстериоризации», перехода от знания как культурного достояния человека к его формальной «систематизации». Лиотар увидел в новой логике путь к коммодификации (превращению знания в товар) и меркантилизации знания, а также усиления его центральной роли в формальной организации власти на всех уровнях, а вместе с тем и его инструментализации. По мнению Малика, в этом контексте «знание будет сохранять смысл лишь постольку, поскольку оно будет операциональным»14. Согласно информативным требованиям знание должно придерживаться приоритета продуктивной логики, таких ее категорий и функций, как цель и средство. Это требование ограничивает представления, которые традиционно считались знанием.

Удовлетворение любопытства, поиск ответа на вопрос: «Что это?» – главный вопрос классической греческой философии, из ответа на который вырастает фундаментальная наука, с операционной точки зрения представляется романтической наивностью. В постановке этого вопроса нет необходимых подвопросов, а именно: во-первых, неясно, какой практический результат дает ответ на этот вопрос; во-вторых, неясно, что делать с этим ответом в его возможном приложении к решению возникающих конкретных жизненных задач. Превращение знания в информацию означает экстериоризацию знания, а вместе с тем создание возможностей для его реализации как определенной ценности наряду с другими ценностями.

Однако здесь возникает непростой вопрос: как требование эффективности, которая понимается как продуктивность в отношениях товарного обмена, соотносится с личными и социальными потребностями человека. Чтобы отвечать этим потребностям, знание должно быть независимым и свободным, оно должно действовать во имя познания как такового. Если же оно подчиняется требованиям эффективности оборота капитала, то утрачивает эти качества.

Экстериоризация знания, таким образом, определяет его скорее в контексте обмена ценностями, нежели пользования ценностями для расширения поля свободы человека, его способности подняться над узким горизонтом практических потребностей здесь и сейчас. Можно ли считать набирающий силу процесс сужения горизонтов видения человеком фундаментальных условий своего бытия фатальным?

И что может означать это рыночное «вето» на проникновение в сущность мироздания, как не имеющее инструментального смысла? Свой ответ на эти вопросы дает Лиотар. Лиотар отмечает, что знание само по себе не превращается в информацию. В информацию его превращает инструментализация. Но значит ли это, что вся информация является результатом инструментализации? Знание, подвергшееся инструментализации и ставшее информацией в этой ее форме, не охватывает всех форм информации. Однако не значит ли это, что вся информация под внешним воздействием информатизации общества в конечном счете превращается в инструментальную категорию? По мнению Малика, остается несомненным фактом, что информация если полностью и не замещает знание, то сдвигает его в новые каналы и структуры, организованные научно-техническими и капиталистическими предпочтениями. Соответственно традиционные философские, онтологические и гносеологические озабоченности знания вытесняются узкоситуационными.

Если раньше проблема истины затрагивала ключевые аспекты бытия человека в мире универсума, то инструментальная трактовка знания оставляет их в стороне. Вместе с тем утрачивается эпистемическая почва самокритики цивилизации, ментальность которой становится ситуационной, не выходящей за пределы цивилизационного горизонта настоящего, нацеленной на решение конкретных проблем здесь и теперь. Последствия этого процесса стали предметом критики Скотом Лэшем информационного общества. Лэш считал, что в информационном обществе наблюдается коллапс возможностей рефлексии как предпосылки цивилизационного самосознания, понимания обществом смысла собственного бытия.

Очевидно, что инструментализация знания создает широкие возможности для математической обработки информации, что позволяет извлекать из информации многочисленные практические выгоды.

Бесспорно, это – прогресс.

Но этот процесс имеет и свою негативную сторону. Какую?
В цивилизационном контексте трансмутация знания ведет к эрозии высокого смысла бытия, что порождает сведение его к потребительской суете.

Но что означает эта трансмутация знания в цивилизационном контексте? Что означает эрозия высших смыслов бытия как романтических иллюзий?

Если смыслы бытия сводятся к потребительской суете, то в конечном итоге общество утрачивает свою цивилизационную перспективу,так что кумулятивная энергия цивилизационной эволюции начинает исчезать, а эйфория, связанная с удовлетворением ближайших бытовых потребностей, перерастает в общую скуку. Теоретическая мысль, осознавая опасность этой тенденции, оказывается перед вопросом: возможно ли противодействие ей? Естественно, что в информационном обществе следует находить информационные средства исправления возникающих негативных тенденций. Но каким образом информативные средства и методы могут восстановить высшие смыслы бытия?

Для того чтобы дать ответ на этот вопрос, необходимо определить: что такое информация? И эта проблема оказывается необычайно сложной. Дело в том, что под информацией могут иметь в виду телесную, материальную субстанцию, как, например, геном в генетике; или сигнал без определенной локации или материально-телесной спецификации, обладающий переходящими колебаниями, как, например, в кибертеории; или количественно-статистические особенности системы, как, например, в коммуникационной теории; под информацией могут иметь в виду и инструкцию.

аждое из этих определений предполагает ту или иную рационализацию системы с помощью каналов контроля сигналов и их трансмиссии. Но лишь инструкция – это, бесспорно, тип инструментальной рационализации, которая дает очевидное однозначное решение вопроса об инструментальной трансформации знания.

Для того чтобы определить, возможна ли полная инструментальная трансформация знания, необходимо проанализировать, как она «работает» применительно к различным сферам.

Сюхэйл Малик справедливо полагает, что апробация информации в разных сферах знания позволит прояснить ее действительные возможности.

В качестве опытного поля он предлагает биологию, которая дает свое истолкование процесса развития.

Образцом инструментальной рационализации полагается статистически-количественная модель информации, доминирующая в развитых физических и математических науках, которая претендует на статус общей теории информации. Эта теория исходит из допущения, что в исходном информационном содержании, имеющем характер
инструкции, заключаются все вытекающие из нее следствия. Всякое отступление от этого правила может быть объяснено как отступление от истины, как очевидная «ошибка».

Это и делает возможной точную математическую обработку информации.
Если эта модель адекватна как в области объяснения процессов биологического, так и социального развития, то тогда наука осуществляет прорыв, о котором всегда мечтали великие ученые.

Как кажется, здесь открывается возможность вернуться к классическому представлению Леонардо да Винчи, который в своей знаменитой «Книге о живописи» утверждал, что никакое человеческое исследование не может быть названо истинной наукой, если оно не
проходит через математические доказательства.

Подобно тому как в метеорологии применение мощных компьютеров позволяет учитывать действие все большего количества факторов, влияющих на погоду, и предсказывать ее все более точно, так и в общественной жизни количественный подход превращает компьютер в мощное орудие все более точного социального прогнозирования. Если компьютер «Дип Фритц» успешно играет в шахматы с чемпионом мира Крамником, то это ли не подтверждение огромных интеллектуальных возможностей компьютерной техники, открывающих новые пути социального и гуманитарного знания, решения практических проблем общественной жизни!

Все это кажется бесспорным. Коль скоро мы держим в своих руках все факты и все факторы, относящиеся к конкретному событию,то предсказание динамики этого события при опоре на современные возможности компьютерной техники оказывается не только возможным, но и необходимым для жизни информационного общества.

Однако как быть с той «частью» реальности, которая в принципе не поддается компьютерной обработке? Это реальность двух видов.

Во-первых, это бесконечность универсума и, во-вторых, это свобода человека как бесконечность его внутреннего мира.

Специфика гуманитарного знания как раз и определяется тем, что оно дает свое категориальное осмысление этих реальностей. Влияние этих реальностей на жизнь цивилизаций огромно. Их «рационализация» оказывается возможной в специфических категориях – таких,как Абсолют и Ничто. Все основные цивилизации в конечном счете
выстраивают свой образ жизни в соответствии с ориентацией на тот или иной образ Абсолюта, позволяющий синхронизировать массовое поведение и тем самым минимизировать неопределенность бытия. Вместе с тем, поскольку эта неопределенность продолжает свое действие, подрывая веру в истину абсолюта, происходит радикальный
слом традиционной ориентации и создание новой. Эта трансмутация смысла и фиксируется в категории ничто. Ничто ничтожествует, разрушает старые истины, расчищая путь новым.

Информационное общество, несмотря на все успехи его тотальной компьютеризации, в цивилизационном контексте стоит перед теми же проблемами, перед которыми стояла китайская цивилизация в эпоху Конфуция. Казалось бы, инструментализация информации радикально выводит информационное общество за пределы традиционной ментальности, позволяет «отряхнуть» с современных ног «прах» традиций. Однако это не так. В традиционном обществе знание также играло инструментальную роль, и, возможно, в более радикальном смысле. Рождение христианства, например, неразрывно связано с преодолением «праведности» книжников и фарисеев, требовавших неукоснительного соблюдения Закона Субботы,обрезания, понимания справедливости как следования императиву «око за око, зуб за зуб».

Превосходство христианства над фарисеями вытекало из свободного принятия качественно новых императивов: не женись на разведенной; не клянись, а лишь давай слово и соблюдай его; отдай и верхнюю одежду тому, кто просит у тебя рубашку; молись за обижающих вас; любите врагов ваших; не труби перед собой, когда творишь милостыню; не собирай сокровищ на земле; не можешь служить Богу и мамоне.

Все это переворачивало правила общественной жизни «вверх дном». Книжники и фарисеи, с их проповедью, были «первыми» в обществе, тогда как последователи Иисуса Христа «последними»: их преследовали, подвергали гонениям и мучительным истязаниям. Но
эта фактическая сторона дела не перечеркивала той истины, что «многие же будут первые последними, и последние первыми»15.

В конечном итоге так оно и случилось. Из свободы в отношении к традиционным истинам родилось новое цивилизационное содержание. Николай Кузанский в своей работе «Об ученом незнании» выражал такого рода цивилизационные трансмутации как совпадение
абсолютного максимума с минимумом. Абсолютный максимум как высший предел включает в себя все, в том числе и минимум. Между тем рассудок не может связать противоречия, разделенные бесконечностью.

Этим объясняется то обстоятельство, что для массового сознания достаточным основанием рождения нового Абсолюта является чудо.

И не случайно рождение новых цивилизационных ориентиров сопровождается описанием чудесных явлений.

Здесь находит свое выражение смена смыслов в процессе эволюции цивилизационной структуры. Именно рождение нового Смысла оказывается открытием Абсолюта, тогда как деструкция старого смысла открывает реальность действий Ничто.

Очевидно, что перемена Смысла – это скачок к новому Абсолюту, который не может найти свое удовлетворительное выражение в количественно-статистической модели информации. Здесь качественный аспект смысла имеет приоритет. Можно считать заслугой Малика то,
что он обнаруживает ограниченности количественно-статистической модели даже применительно к области биологии. Через нее он пытается найти объяснение структурирования и деструктурирования экономики, знания и культуры, в которых информация, по выражению Лиотара, в современном обществе начинает играть лидирующую роль.

Малик обращает внимание на исследования, связанные с рассмотрением роли информации в решении проблемы эпигенезиса16. При этом он ссылается на те работы Скотта Лэша («Критика информации»), Поля Вирильо («Неизвестное количество»), Бернарда Стиглера («Техника и время»), в которых иллюстрируется, как смыслы конституируются эпигенетически.

Для биологов проблема эпигенезиса заключается в объяснении того, как клетка увеличивает собственную сложность в ходе своего развития. Признание гена в качестве носителя информации означает, что его информация определяется порядком нуклеотидов подобно тому как информация слова зависит от того порядка, в котором располагаются его буквы. Информация в обоих случаях соответствует порядку элементарных единиц, образующих ряд.

Поэтому можно говорить о количественной линейности генетической информации. Значит ли это, что возникающая в результате развития биологическая структура соответствует линейности генетической информации?

Как оказывается, функция протеинов, образующих биологическую структуру, определяется расположением аминокислот в трехмерном пространстве. Значит, их построение, считает Малик, определяется дополнительной информацией, которая отсутствовала в гене. Это означает, что гены не несут в себе всей информации, которая образует протеины. Но тогда откуда берется недостающая информация? Эта проблема была поставлена Марчелло Барбиери в его работе «Органические коды: Введение в семантическую биологию»(2003).

Реконструирование биологической структуры происходит как нарастание ее сложности от того исходного состояния, которое идентично состоянию с неполной информацией.
Но если ген не исчерпывает понятия биологической информации, то как определять эту информацию?

Барбиери высказывает предположение, что эпигенезис организуется в соответствии с «органическими кодами», которые определяют смысл для живой системы на разных уровнях ее биологических функций и развития.

Код определяет совокупность правил, устанавливающих соответствие между независимыми формами бытия. Здесь можно провести аналогию с азбукой Морзе, которая устанавливает связь между определенными комбинациями точек и тире и буквами алфавита.
В связи с этим и возникают смыслы.

Объяснение явлений эпигенеза оказывается возможным, если принимаются во внимание не только исходная информация, заключенная в гене, и энергия, обеспечивающая жизнь, но и те смыслы,которые возникают в процессе взаимодействия элементов, образующих биологическую структуру.

Таким образом, конечный определенный результат эпигенеза возникает не только из определенности генетической информации, но и из некоей неопределенности.

Каким образом истолковывать эту неопределенность? Ответ на этот вопрос приобретает принципиальное значение, поскольку здесь оказывается возможной и аналогия с цивилизационными явлениями.Как к этой проблеме подходит Малик? Он считает своей теоретической задачей доказательство того, что информация – это не столько редукция знания, а, скорее, комплексификация, в которой инструментализация – это лишь определенный слой информационной оперативности, который возникает в антропотехническом комплексе. При этом Малик ссылается на точку зрения Сюзан Ояма, ее работу «Глаз эволюции: Системный взгляд биологии – разделенная культура»
(2000), в которой подчеркивается, что информацию в живых системах нельзя сводить к гену или к какому-то другому единственному элементу каузального контроля за наследственностью.

Ояма предлагает системное понятие информации, которое вносит свою коррекцию в предложение Грегори Бэтсона определять информацию как «различие». Ояма считает важным коррелировать определение информации той ролью, которую она играет в развитии системы как целого, а значит, давать ответы на вопросы: различия в чем
(на что вы обращаете внимание), о чем (в чем существо дела), для кого (кого задевает проблема).

Это значит, что информация, как считает Никлас Луман («Социальные системы», 1995), предполагает структуру, хотя сама не является структурой, а скорее тем событием, которое влияет на структуру, актуализирует ее использование.

Для определения информации как события приводятся три основных довода: а) информация изменяет состояние системы и поэтому действует как событие; б) информация не терпит повторения: повторяясь, информация сохраняет значение и перестает быть событием; в) информация, как и событие, темпорализует систему, вводит в нее временнуе разделение «до» и «после».

Для системы информация с ее смыслом становится центральной озабоченностью: она либо изменяет систему, влияя на специфические условия ее организации; либо упрочивает тот смысл, который присущ системе, и сохраняет его значение.

С этой точки зрения можно понять глубинные сдвиги, происходящие под воздействием событий информации. Профессиональное владение формированием и использованием информации становится,как выражался один любитель шумных информационных эффектов,«судьбоносным».

Цивилизационная система порождает специфическую гамму проблем, связанных с ролью кодов соответствия, которые обеспечивают не событийную, а константную связь между различными независимыми мирами, будь то отдельные индивиды, социальные группы,
касты, сословия, классы, этносы; придают значение структурам; становятся теми общими правилами, которые не зависят от индивидуальных особенностей элементов, составляющих систему.

Роль таких кодов соответствия могут играть священные тексты, храмы, монументы, иконы, гимны, флаги, ритуалы. Информационный смысл таких кодов не вытекает непосредственным образом из их физических свойств. Расшифровка их подлинного смысла требует исторически определенного реципиента, внутренний мир которого осуществляет дешифровку кодов соответствия.

Эта дешифровка определяется традиционно наследуемым знанием того, как осуществляется связь человека с миром в целом, как достигается соответствие образа его действий и образа жизни с сущностью этого мира. Очевидно, что такой подход к интерпретации цивилизационных явлений не совпадает со структуралистской и социально-детерминистской методологией.

Здесь оказывается необходимой интерпретация кодов соответствий, действующих в цивилизации, определение механизмов их возникновения. Ответ на эти вопросы предполагает «видение» того, что эмпирически невидимо, скрытый смысл неопределенности, которая получает свое выражение в культурной символике.

Информация в этом контексте оказывается результатом «видения», открытия невидимой реальности, которая, однако, не менее действительна, чем гранит, в котором резец мастера обнаруживает скульптуру.

Цивилизационное открытие – это духовное событие, которое изменяет внутренний мир человека, а возможно, и «переворачивает» его «вверх дном». Это та информация, которая и укрепляет исторически сложившиеся цивилизационные константы, и ведет к их деструкции.

Открытие дуально по своему возможному смыслу – укрепления и эволюции цивилизации. Данный человеку феноменальный мир здесь и теперь не исчерпывает сущности цивилизационного бытия, в котором находится человек и который является его носителем. Эта сущность подобно дереву жизни своими корнями уходит в прошлое, а ростом своих ветвей в будущее. Данная же человеку реальность как мир феноменов – это настоящее, момент жизни здесь и теперь.

Между тем и прошлое, и будущее открываются человеку в его настоящем. Прошлое открывается как действие истории и традиции на настоящее, а будущее – как действие энтелехии, потенции, возможности, которая реализуется в характере жизнедеятельности цивилизационного субъекта. Ситуационная инструментализация информации, ее подчинение сиюминутной операционной логике цели и средства приводит к исключению из информационного поля основных пластов цивилизационных смыслов.

Истина бытия человека определяется целостностью измерений времени. Но ситуационная информативность не несет в себе эту целостность. Цивилизационная память, закрепленная в кодах системы, придает смысл и значение каждой ее составляющей, т. е. каждому индивидуальному ее элементу. В этом контексте разрушение кодов соответствия порождает тенденции внутреннего хаоса цивилизации.

Внутренний хаос цивилизации субъективно воспринимается как следствие разрыва человека с истиной, утраты связи с сущностью Универсума, его понимания.