РОССИЙСКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РЕФЛЕКСИИ: ВРЕМЯ ИТОГОВ

Во втором выпуске издания ИНИОН РАН “Самосознание России” публикуются материалы, показывающие, как образованная российская элита понимала возможность разумного определения Пути России (2). Многим мыслителям казалась очевидной та истина, что традиционный, исторически сложившийся Путь России несет в себе коренной порок. Символом этого коренного порока, его квинтес-сенцией было рабство. Наглядным выражением рабства, разумеется, было крепостничество. Однако рабство было многолико: рабство политическое — это самодержавие, рабство духовное — это церковь.

Соответственно формировался и взгляд на историю России. История подсознательно разбивалась на две части: неправильную и правильную. Парадокс этой позиции заключался в том, что непра-вильной практически оказывалась вся история России. Такая пози-ция была философски обоснована П.Я.Чаадаевым.

Этот подход стал своего рода архетипом российского самосознания, оказавшим влияние на различные стороны духовной жизни общества.

Материалы второго выпуска антологии могут показаться мозаичными. Но вместе с тем они подобраны таким образом, чтобы из отдельных частей мозаики прояснилась общая картина, раскрыва-ющая уникальное влияние российской интеллигенции на цивилиза-ционное развитие России в XIX-XX вв.

В результате этого влияния формируется сложная палитра политических партий, которые начинают оказывать все более заметное воздействие на мотивы и направления массового поведения, на изменение общественного и государственного строя России, на определение приоритетов ее мировой политики.

Путь России, который сотни лет определялся самодержавной волей, освященной религиозным откровением, теперь считается негативным уроком.

Истинный путь может быть открыт только философским разумом. Это и определяет отношение образованного человека к российской действительности. Россия была пробуждена интелли-генцией к философской рефлексии.

Вопреки официальной идеологии и историографии, просве-щенная западом мысль подталкивала к выводу, что не все действи-тельное в России разумно. Это и было тем зерном, из которого родились философские рефлексии в России.

Философские рефлексии изменили сам тип духовного форми-рования общества. Породив духовный плюрализм, они затем сами превратились в закостеневшую догму, очертившую границы Един-ственно Правильного Пути.

С философскими рефлексиями связаны и великие истори-ческие победы России в XX в., и горечь разочарований и поражений.

Сегодня перед обществом стоит задача оценить итоги фило-софских рефлексий, извлечь уроки и ответить на вопрос: а не встала ли сегодня новая духовная задача — изменить основания, на которых формируется российская ментальность, определяющая наше отношение и к судьбе России, и к своей собственной судьбе?

1. Исходные философские альтернативы  России

Философия в России и формировалась, и развивалась специфическим путем. С одной стороны, она ученически воспроиз-водила развитые философские учения и традиции Запада, с другой — сразу же обрела своеобразие, обусловленное горячим стремлением охватить истину в ее целостности как Правду, т.е. и как знание, и как нравственную ценность в их единстве.

Такая постановка философской задачи была как бы задана осознанным противоречием между нравственным величием и свободным разумом. Нравственное величие определялось святостью. Величие умственное рождалось движением свободного разума. Что же должно иметь приоритет? Для Жуковского главное величие — нравственное. Для Пушкина царем является сам поэт, который дол-жен идти “дорогою свободной”, “куда влечет тебя свободный ум”.

Должен ли свободный ум подчиняться нравственным требова-ниям, или он должен свободно прокладывать свои пути, определяя стратегию жизни?

В России этот вопрос с самого начала приобрел особую остроту, связанную с глубоким цивилизационным сломом, с пере-ходом от внешнего закрепощения и основанного на нем общего порядка отношений между различными сословиями к свободной духовной консолидации, к внутреннему единению населения России, превращению его в единый народ, в нацию.

Внешнее закрепощение, как отмечал В.С.Соловьев, было необходимо, ибо когда складывалось тело России, Российское госу-дарство, “вся Русь брела врозь”. Но это внешнее закрепощение не могло стать сущностью России, поскольку она следовала заветам православия, получила “залог высшей духовной силы”, несовмести-мой с рабством.

Это противоречие и порождало двоемыслие российской обра-зованной элиты: они жили, опираясь на крепость бытовых основ, а рассуждали, заимствуя все новые философские идеи, которые рождались на Западе, побуждая к утверждению абсолютной свободы.

Здесь заключался исток расколов в российском самосознании, его распадение на западников и славянофилов, последовательных сторонников религиозной философии, с одной стороны, и нигилис-тов, атеистов, анархистов, народников и социалистов, с другой.

Второй выпуск “Самосознания России” отражает этот сложный и противоречивый процесс. Он не ставит своей задачей освещение различных концепций, которые разрабатывались филосо-фами России. С их взглядами можно ознакомиться в целом ряде опубликованных работ по истории русской философии. Его задача — выявление специфической парадигмы философского мышления, сложившегося в России во второй половине XIX-XX вв.

Антология прослеживает возникшее в русской мысли стремле-ние создать “новые духовные формы”, которое позволило бы осуще-ствить переход от единства общества, основанного на внешнем закрепощении, к единству народа. И основанному на внутренней консолидации, на осознании идентичности и соответственно координации жизни и практических действий для решения общих исторических задач.

В этом смысле философские рефлексии в России органически вплетаются в российский тип культуры.

Сплетение философских рефлексий с поиском культурной парадигмы оказывается центральным пунктом духовной жизни России и в наши дни. Эта проблема сегодня осмысливается как бы заново, без учета имеющегося исторического опыта, и поэтому сопровождается повторением стереотипов сознания, которые породили в России причины духовного кризиса.

Образованная элита России, отталкиваясь от системы рабства, крепостничества, мысленно устремлялась к образу идеального строя, который должен прийти на смену “неистинному обществу”, и, соответственно, искала субъекта, который обладает качествами, позволяющими превратить идеал в реальность жизни.

Приоритетной считалась разрушительная задача, с решением которой был тесно связан и негативистский взгляд на Россию.

Мировая философская традиция с этой точки зрения воспринималась не столько как незаинтересованное познание, мудрость, взятая сама по себе, сколько как основание либо адаптации к российской действительности, либо решительного отвержения ее. Этим объясняется та острая дискуссия, которая развертывалась в России вокруг известного тезиса гегелевской философии: все действительное разумно; все разумное — действительно.

Тотальная критика России, характерная для интеллектуальных настроений XIX в., нашла отчетливое выражение в публицисти-ческих работах Чернышевского, Добролюбова, Писарева, соответ-ствовала художественным образам огромной силы, созданными Грибоедовым, Гоголем, Салтыковым-Щедриным. Гениальные художники представили правящий класс России скопищем придурков, а общественный и государственный ее строй в качестве города Глупова.

Россия шла к XX в. будучи беременной философской проблемой Бытия. Суть этой проблемы наиболее рельефно выразил в своем творчестве Достоевский. Он увидел, что русский человек в лице идейных лидеров таких как Бакунин, Ткачев, Нечаев, пришел к выводу о своем праве переделывать мир так, как он считает правильным. Владимир Соловьев в своей речи, сказанной в память Достоевского, расшифровывает этот вывод следующим образом: человек, основывающий свое право переделывать мир по-своему, такой человек, каковой бы ни была его внешняя судьба и дела, по самому существу своему есть убийца; он неизбежно будет насиловать и губить других и сам неизбежно погибнет от насилия.

Это пророческое суждение, однако, не изменило хода событий. Русский человек утвердил свое право переделывать мир не только в национальном, но и во всемирном масштабе.

Виртуально вопрос был поставлен следующим образом: в каких направлениях следует формировать свободный порядок жизни, если его “внешняя крепость” разрушена?

Здесь отчетливо определились две линии: первая делала ставку на выработку конечной цели общественного движения на основе научного познания законов исторического развития, которые интерпретировались в духе позитивизма или марксизма. При этом доминирующей оказалась народническая ментальность, вера в то, что трудовой народ является носителем всего самого лучшего в нравственном отношении: достаточно дать ему свободу, освободить от гнета паразитических классов, и тогда начнет функционировать родник народной инициативы именно в позитивном, созидательном направлении.

Народнической ментальности противостояло направление, которое видело опасности свободы, возможности проявления мас-совых иррациональных, деструктивных тенденций.

Двадцатый век для России стал своего рода историческим полигоном, на котором проверялись философские тезисы, высказан-ные в XIX в.

2. Серебряный век русской философии

В истории русской культуры выделяют Серебряный век, последовавший за золотым веком русской классики — веком А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого. Серебряный век характеризуется плюрализмом стилей, откатом от реализма, перемещением смысловых опор культуры с настоящего в прошлое и будущее, в субъективность, в потусторонность.

В русской философии золотого века никогда не было. Она впитала в себя плоды золотого века всемирной философии.

Русская философия в XIX в. сочетала ученическую фазу своего движения с поисками собственных особых путей.

Ученическая фаза была весьма продуктивной и результа-тивной. Переводы на русский язык произведений выдающихся философов Запада, историко-философских работ Куно Фишера, Ибервег-Гейнце, В.Виндельбанда, представителей новейших философских течений поднимало философское мышление России на мировой уровень.

Неслучайно уже во второй половине XIX в. появляется гигантская философская фигура Владимира Соловьева.

Начало XX в. характеризуется формированием различных направлений в русской философии — позитивизма, неокантианства, интуитивизма, эмпириокритицизма, материализма.

Философский плюрализм соответствует общим тенденциям культурного развития в эпоху Серебряного века. Порождение Серебряного века — это и Н.Лосский, и Н.Бердяев, и С.Булгаков, и Л.Карсавин. Это и богоискательство Мережковского и З.Гиппиус, и своеобразное осмысление реалий жизни В.Розанова. Это и эмпирио-критицизм А.Богданова, создавшего Всеобщую организационную науку, и культурологические прорывы М.Бахтина.

Русская философская мысль поднимается до обобщений, которые получают отзвук в мировой философской мысли. Она получает и свою трибуну: это журнал “Вопросы философии и психологии”, характерными чертами которого стали высокий акаде-мический уровень и живой стиль.

Наряду с философским плюрализмом серебряный век породил и отчетливо проявившуюся тенденцию к бескомпромиссному утверждению позитивистской ментальности, которая отождествля-ется с научностью. Эта позитивистская ментальность прокладывает путь к решительной борьбе со всяким идеализмом и мистицизмом, к воинствующему атеизму. Свободное общество, как казалось, может создаваться лишь в условиях свободы от всяких иллюзий.

После Октябрьской революции эта позиция в конечном итоге стала доминирующей в России. И здесь проявился своеобразный парадокс: правильный путь определялся на основе свободного разума, свободного от всяких иллюзий. И на основе такого свободного разума формируются механизмы его собственного закрепощения.

Причины этого явления оказались на поверхности жизни. Деструкция веры, которая воспринималась как внешняя духовная крепость и которая подвергалась критике выдающимися мысли-телями России, привела к эрозии и “общих знаменателей” социальной жизни.

Мировоззренческий плюрализм, характерный для серебряного века, не давал общего направления формированию фундамен-тальных ценностей и ориентиров национального самосознания.

В итоге Россия пошла “в разнос”, она пережила три револю-ции, следовавшие одна за другой. Свободный разум обернулся несу-щим разрушение вольным умом.

Остановить перманентную революцию можно было лишь одним способом: определить и утвердить ту единственную истину, которая должна стать основой общих ориентиров жизни.

Соответственно именно той силе, которая обладала целостным видением жизни во всех ее основных проявлениях — экономи-ческом, социальном, государственном, духовном, было обеспечено в стране историческое будущее.

В этом заключалась действительная сила В.И.Ленина и большевиков, которую первоначально никто не признавал. Она казалась ничтожной сравнительно с могучей политической силой государства и могучей финансовой силой капитала и частной собственности.

Все исходили из данного и экстраполировали его на будущее. А будущее было беременно неожиданностями.

Здесь правомерно поставить вопрос: откуда возникли эти неожиданности? Почему вольное движение ума оказалось сильнее репрессивной силы государства и экономической силы капитала? Почему народ, сотни лет находившийся в состоянии реального социального и духовного закрепощения, вдруг пробудился к восприятию тех идей, которые явились продуктом вольного ума? На этот вопрос попытался дать ответ выдающийся русский мыслитель Иван Ильин.

Для русских свойственно ощущение прямой связи со стихией, с могуществом природы. Русский упивается интенсивностью бытия, мощью и красотой природных явлений, мрачная бездна позволяет ему увидеть божественный свет. Отсюда тяга к полному достижению цели, мечта о конечном, желание заглянуть в необозримую даль.

Русская добродетель — это добродетель сердца и совести, это воля к совершенству, к самозабвенному служению, к жертвенности. Это мало кто понимает, а тем более признает.

Россия как народ и культура до сих пор предстает перед Западом как проблема, не поддающаяся пониманию, как своего рода сфинкс. Русский таит в себе целый заряд напряженности, своео-бычную мощь бытия и существования, пламенное сердце, порыв к свободе и независимости.

Поэтому русские объединяются с трудом. Этим объясняется и применение механизмов внешнего принуждения к решению общих исторических задач. Чтобы русский привел в действие свои творческие силы, для этого он должен понять настоятельную необходимость этого: “поколоти русского — он тебе часы сделает”.

Со спецификой русской души И.Ильин связывал свою уверен-ность в том, что в очевидном хаосе душевной стихии русского человека может дремать совершенный порядок. Он утверждал, что моральное и духовное равновесие русской души выражается в сочетании свободы и гармонии.

Но как же может быть достигнута гармония без внешнего принуждения? Коль скоро большевики дали возможность русской душе заглянуть в необозримую даль, они получили и основание для того, чтобы “поколотить” русского человека, имея в виду, что он сделает новые исторические часы.

Но значит ли это, что каждый новый порыв к свободе обязательно должен закончиться новым закрепощением?

Выдающиеся умы России так и не смогли дать убедительный ответ на этот ключевой вопрос.

Н.Бердяев связывал трудности ответа на ключевую цивилизационную проблему России с разорванностью ее философии. Он писал: “Россия мыслящая, создавшая великую литературу, искавшая социальной правды, была разорванной и бесстильной, не имела органического единства”.

В этом суждении содержится большая доля правды.

На самом деле, обобщенный взгляд на русскую философию обнаруживает, что в ней выражается глубинный раскол Духа России.

С одной стороны, свободная философская мысль России пыталась заново утвердить нравственную вертикаль Универсума, вокруг которой можно было формировать и новую нравственность свободного общества. Эта тенденция имела свои исторические корни, связанные, в частности, с влиянием западной схоластики через посредство Польши на философскую мысль Киева, а также и Москвы. Об этом и пишет А.С.Лаппо-Данилевский.

Стремление к знанию вещей, которое не принимает во внимание конечную цель всякого познания, т.е. познания Бога, есть грех, — эта идея Фомы Аквинского содержит в себе предположение о нравственной структуре Универсума. Высшим нравственным судьей человека с этой точки зрения не может быть сам человек. Он может быть лишь орудием нравственной истины.

Русские философы, однако, отчетливо определили свое крити-ческое отношение к западному философскому опыту.

Движение западной философской мысли породило разделение трех начал: человека, природы и Бога. Для того, чтобы восстановить нравственную вертикаль, объективную опору позитивного свобод-ного бытия человека, необходимо определить основание их взаимо-проникновения, внутреннего единства. Заметим, что это сообра-жение выводило мысль за философские рамки и переводило проблему в иное, а именно — культурологическое русло.

Это не было осмыслено, да, видимо, в то время не могло быть осмыслено, поскольку еще не сформировалась культурология как научная дисциплина.

Но характерен сам аргумент, который приводился в защиту тезиса о единстве человека, природы и Бога. Основание такого единства считается данным непосредственным образом и выявленным через красоту природы и через свободный подвиг человека. На этом основывается вера в Богоматерию и Богочеловека, т.е. в наличие в них таких начал, которые не могут отождествляться ни с мертвой природой, ни с человеком как простым животным наряду с другими животными.

При этом существовала уверенность в том, что русский народ вместе с крещением усвоил эти фундаментальные идеи инстинктив-но, полусознательно. И если образованные классы под влиянием западной философской мысли утратили ее, то это не значит, что она утратила статус истины.

Из этих философских рассуждений вытекает и новое понимание всемирной миссии России. Россия обретает новую всемирную перспективу: стать центром гармонизации человеческих отношений, следовать сознательному духовному развитию в связи с судьбами всего человечества, преодолеть разделение между Востоком и Западом.

Противоположное направление в русской философской мысли неразрывно связано с сомнением в реальности нравственной вертикали Универсума. Если она не дает гарантий спасения конкретных, живых людей от социального зла, то тогда с ней нужно вообще расстаться. Соответственно русская мысль здесь впадает в свойственную ей крайность: следует думать не о нравственном спасении мира, а о судьбе отдельной личности, конкретного индивида. Жизнь конкретного индивида важнее судьбы всего мира.

Признание нравственной вертикали Универсума и обожествление мира — это основание идеи богочеловечества, само-отождествления индивида с высшими истинами; отступление от этих истин ведет к внутренней деструкции личности, превращает ее в средоточие не-истины.

Разрушение нравственной вертикали Универсума ведет к десакрализации мира, абсолютизации индивида как ценности в себе, как критерия для оценки нравственных позиций. Даже слезинка маленького ребенка, с этой точки зрения, может стать фатальной для любой концепции, пытающейся оправдать несовершенную действи-тельность ссылкой на божественное происхождение мироустройства.

Таким образом, осуждая возникшее на Западе разделение человека, природы и Бога, русская философская мысль сама впала в глубокий раскол. Оспаривать любую из противоположных нравственных позиций становилось невозможно, поскольку и в той и другой заложены основания и критерии абсолютных моральных принципов. Всякий оспаривающий любую из этих позиций попадает в зону нравственного остракизма.

За этим стоит определенное нравственное ожесточение. На этом противоречивом основании и возникают исключающие друг друга “единственно правильные” Русские идеи.

3. “Единственно правильные” Русские идеи

Современные исследователи определяют содержание Русской идеи путем эмпирического сопоставления позиций русских мысли-телей, рефлексировавших на эту тему: Достоевского, Соловьева, Федорова, Бердяева, Булгакова, Франка, Лосского, Карсавина, Ильина, Розанова и др.

Соответственно выделяются такие составляющие Русской идеи как всемирная отзывчивость, всечеловеческое единение, православие, закладывающее в глубины русского народа огромность свободы духа, соборность, своего рода роевое начало жизни, которое странным образом совмещалось с личностным началом, максимализм, стремление к крайней реализации принятого принципа жизни: “коль любить, так без рассудку, коль грозить, так не на шутку”.

Зерном Русской идеи считается соборность, которая оцени-вается либо как дорефлексивное состояние жизни, недостаточная оформленность личности, либо как выражение краеугольного поня-тия слияния индивидуального и социального. Соборность в этом смысле противопоставляется крайнему индивидуализму и крайнему коллективизму, как особый тип общности, характеризующейся открытостью, человечностью, чуждой подавления “иных” и предо-ставления особых преимуществ “своим”.

В свете Русской идеи включается также эсхатология — предупреждение человечеству о возможности катастрофы. И вместе с тем надежда на всеобщее спасение.

Сущность Русской идеи может быть правильно понята лишь в определенном контексте.

Русская идея — это продукт вольного ума. Она противостоит духовной традиции. Духовные традиции русского народа основаны на языческих представлениях и на христианстве в его православном выражении. Русская же идея является продуктом внутреннего диалога вольного ума, пытающегося выразить “русскую душу” в ее подлинной сущности.

Теоретически проблема Русской идеи возникает в контексте спора между Западниками и Славянофилами. И те и другие вышли за рамки внешнего духовного закрепощения и стремились найти то основание, на котором может быть воздвигнуто новое свободное русское общество. Если западники брали за образец европейские формы жизни, то славянофилы считали, что русский народ несет в себе специфическую духовную ценность, которая и должна стать предпосылкой свободной консолидации общества и его нравствен-ного совершенствования.

Как подчеркивал Н.Бердяев, и те, и другие любили Россию, славянофилы как мать, западники как дитя.

В споре западников со славянофилами проявилась очевидная ограниченность: они считали, что есть народы — носители един-ственно правильной идеи. Если есть правильный образец, то по нему и нужно “кроить” общественную жизнь.

Вышло ли российское теоретическое сознание за рамки такой постановки вопроса сегодня? Утвердительного ответа на этот вопрос дать нельзя.

А.Гулыга считает, что Русская идея возникла как преодоление односторонностей западников и славянофилов, как синтез двух позиций в единую теорию мировой культуры. Эта точка зрения имеет под собой определенные основания. Таким основанием, в частности, является отождествление сущности Русской идеи с универсализмом в его крайних выражениях.

Универсализм — это центральное ядро любой истинной Русской идеи. Однако содержание универсализма может опреде-ляться различным образом.

Посмотрим с этой точки зрения на позиции Вл.Соловьева. Вл.Соловьев создал некий “виртуальный дух” России, выдвинув идею “нормального общества”. Суть “нормального общества” — это полное взаимное проникновение индивидуального и общинного начала, или внутреннее совпадение между сильнейшим развитием личности и полнейшим общественным единством. Если сущность нормального общества выражает Русскую идею, то тогда Русская идея имеет вселенский, универсальный смысл. Такая идея снимает противоречия между западниками и славянофилами, она соединяет в одном казалось бы разошедшиеся исторически христианские течения — православие и католицизм, она делает человека воплощением высшей нравственной истины, а население земли превращает в богочеловечество.

Вл. Соловьев считал, что Троица, соединяющая различное в одно, единое и есть расшифровка Русской идеи.

Вместе с тем очевидно, что существует дистанция между идеально выведенным виртуальным духом, объединяющим всех и каждого, и реальностью жизни с ее видимыми и постоянно ощуща-емыми противоречиями. Человек, вооруженный лишь виртуальным духом, обречен на постоянные поражения в реальном мире. Наиболее драматическим подтверждением этого в XX в. оказалась попытка России утвердить общечеловеческое новое мышление во всем мире. Практическая политика России стала осуществляться в соответствии с принципами нового мышления. Интересы России были подчинены интересам всего человечества. В итоге Россия потерпела историческое поражение невиданных ранее масштабов.

Причина этого очевидна: человечество — это некая абстрак-ция, за которой скрываются конкретные субъекты с их особыми интересами и для которых эти особые интересы имеют приоритетное значение. Если эти особые интересы не замечаются, то возникает иллюзорное видение действительности. А история иллюзий не прощает никому.

Существует и иной тип универсализма Русской идеи. Этот универсализм основан на представлении, что Россия является центром мирового революционного движения. Это представление выводится из научной теории общественного развития, которая также является универсальной по своей природе. С точки зрения науки об обществе все попытки найти нравственный порядок в Универсуме и опираться на него в решении практических вопросов -это значит заранее обрекать себя на поражение.

Если исток нравственности находится в самом человеке, то он становится верховным судьей, получающим высшее право судить себе подобных, определять их судьбу. На этой предпосылке основы-вается совсем иная картина жизни.

Существуют реальные носители зла. Их нужно определить и нейтрализовать. Если вы определяете в качестве носителей общест-венного блага лишь людей труда, то отсюда следует очевидный вывод: истинное общество возможно лишь в том случае, если удается устранить социальный балласт, паразитические классы.

Это — универсальный закон. Универсальная истина общест-венной жизни и конечная цель истории — это коммунистическое общество.

Истинная Русская идея в контексте этой логики была возможна лишь постольку, поскольку она отвечала задаче создания всемирного коммунистического порядка.

На этом пути Россия достигла зримых исторических результатов: она стала страной всеобщей грамотности, высокой культуры, сыграла решающую роль в разгроме фашизма, преврати-лась в сверхдержаву, оказывающую свое влияние на мировую политику.

Но вместе с тем оказалось, что исходная идея освобождения общества от паразитических и вредных элементов, казавшаяся единовременной акцией, стала постоянным законом жизни. Как оказалось, сами люди труда порождают из своей среды мешочников, спекулянтов, уголовных преступников. Значит сам родник не совсем чист. А это опрокидывало фундаментальные постулаты теории.

Но самое неприятное для думающих интеллектуалов заклю-чалось в том, что безусловные победы научной философии над своими явными оппонентами обернулись началом сражений в сфере самой науки против представителей подлинного научного знания. Это привело к удушению целых научных направлений. Так своеобразно проявилась борьба за подлинную научность в различных сферах знания.

4. Исторические круги вольного ума

Русская идея стала своеобразным эквивалентом российской философии, определявшей и понимание мира, и отношение человека к этому миру. Этим во многом обусловлен и характер движения философской мысли в России.

С одной стороны, вторая половина XIX и начало XX вв. характеризуются интенсивным философским развитием, освоением истории философии, изучением новейших философских течений, появлением целой плеяды заметных в философии фигур, а с
другой — усиливающейся ожесточенностью философских дискус-сий, нарастанием некоей воинственности в выражениях мысли и оценках своих оппонентов.

Возникает ощущение, что в духовных спорах, призванных открыть путь к свободно созданному истинному обществу, присутствуют и Бог, и Дьявол. Соответственно философские споры, казалось бы, теоретические дискуссии наполняются манихейскими черно-белыми нравственными и социальными оценками. И если этому старались не придавать особого значения, то совершенно напрасно. Как показала история, они имели знаковый характер. Последующие гонения, изгнания, аресты, ссылки и расстрелы — все это лишь следствие ожесточения умов, ожесточения, субъективно оправдываемого высшими моральными соображениями.

Материалы, которые представлены во втором выпуске антологии “Самосознание России”, раскрывают, как зарождалось ожесточение умов в России и как оно проявилось в XX в. Крайние результаты осуществления вариантов Русской идеи порождали и соответствующую реакцию на нее, смещение ее в зону не-истины. Тем самым возникал потенциал круговых движений вольного ума.

В XX в. в России выявился один большой круг вольного ума. Его начало — это деструкция монархической идеи и последовавшее за ней свержение самодержавия; его конец — возрождение монархи-ческой идеи в России и торжественное захоронение останков царской семьи в усыпальнице русских царей в Петропавловской крепости.

Внутри этого большого круга отчетливо выявляются два малых. Первый — деструкция монархии — установление непосредст-венной советской демократии — утверждение тоталитарного строя и венчающего его нового типа самодержавного правления генеральных секретарей. Второй — разрушение тоталитаризма в ходе перест-
ройки — реализация принципов либеральной демократии — утверждение нового авторитаризма как формы самодержавного правления. Возникает вопрос: разве вольный ум “не замечает” собственных круговых движений?

Проблема, конечно, не в том, что эти круги замаскированы так, что их нельзя заметить. Они, можно сказать, лежат на поверхности. Однако носителями идей вольного ума, попадающих в круг, являются “властители дум”, которые отнюдь не склонны к интеллектуальному стриптизу. Ведь народу каждый раз обещается “Прогресс”, т.е. непрерывное восходящее движение ко все более совершенным формам общественной жизни. На деле же получается нечто иное.

Как это объяснить?

Если мы не можем возложить вину на вольный ум и не хотим нового закрепощения, то тогда следует обратиться к характеру русской интеллигенции. Русская интеллигенция крайне неодно-родна. С одной стороны, ее представляют вольные умы, выдающиеся деятели культуры. Но это — единицы. С другой стороны, к ней причисляют себя многочисленные группы и группки верных “последователей”. Они становятся фанатами, образующими крити-ческую массу, которая подавляет свободу мысли во имя бескомпро-миссного утверждения “высших истин”.

С фанатичным типом мышления связана одна из специфи-ческих черт русской интеллигенции, о которой писал Н.Бердяев. К интеллигенции могли принадлежать люди, не занимающиеся умственным трудом и вообще не особенно интеллектуальные. Это скорее секта с особой моралью, очень нетерпимой, и со своим обязательным миросозерцанием. Фанатизм определяет способность превращать объективные недостатки в достоинства и наоборот. Здесь начинает действовать принцип “все вдруг”. Если нужно перед кем-то преклониться, то это должны сделать “все вдруг”. Если нужно кого-то предать анафеме, то это также должны сделать “все вдруг”. И в этом случае любое искажение истины не будет казаться противоестественным.

С этим связано и своеобразное перерождение нравственной вертикали: она обрела форму неопределенных “высших сообра-жений”. Исходя из них, можно обрести полную нравственную свободу. Соответственно вольный ум стал водить человека по ранее казавшимся “непроходимыми” нравственным тропам.

В итоге стала формироваться общественная психология, для которой эрозия принципа кажется чем-то эфемерным перед реальной выгодой, получаемой здесь и теперь, в данной конкретной ситуации. Вольная интерпретация истины и полная нравственная свобода предопределяют торжество субъективности в системе социального знания и в общественной жизни. Обладающий реальной властью диктует, исходя из субъективно желаемого, понимание истины и добра применительно к каждой конкретной ситуации.

Эта тенденция оказывает воздействие и на систему социального знания, претендующего на объективность и научность. Еще в 70-х годах XIX в. Ткачев объявлял величайшим преимуществом России отсутствие развитой буржуазии, выступал против превращения Российского государства в буржуазное и конституционное. Эта тенденция предопределила и поражение Плеханова в споре с большевиками, когда речь шла о неизбежной эволюции партии в сторону вождизма, единоличного деспотического правления, или по вопросу о наличии объективных экономических и культурных предпосылок построения социалистического общества в России.

Заложенный в политическую стратегию властных сил теоретический и нравственный субъективизм определяет эффект накопления деструктивного потенциала, который рано или поздно порождает цивилизационный взрыв, откат на исходные позиции, которые отвергались и служили стартовой линией политики Прогресса. Так и возникает порочный круг социальной эволюции.

5. Второй серебряный век

Рассмотрение особенностей философской эволюции в эру Серебряного века и возникших исторически кругов вольного ума имеет реальный смысл, поскольку сегодня Россия по сути дела вступила во второй серебряный век.

Если серебряный век русской философии мы условно опреде-ляем хронологическими рамками свободного ума, то тогда он действительно совпадает со столетним периодом. Начало этого периода обозначено “Философическими письмами” Петра Чаадаева, за которые он был объявлен в 1836 г. сумасшедшим. П.Чаадаев, будучи высокообразованным интеллектуалом, сошел не с собственного индивидуального ума. Он сошел с ума официального, государственного. В России индивидуальное и социальное сумасшествие отождествлялось. Это отождествление прекратилось с утверждением в обществе философского плюрализма.

Когда философский плюрализм официально запрещается, представление о совпадении индивидуального сумасшествия с социальным, естественно, восстанавливается.

В этом смысле серебряный век в русской философии завершается в 30-е годы XX в., когда был разгромлен “меньшевиствующий идеализм”, который можно рассматривать в качестве последней попытки сохранить какой-то ареал вольного ума в рамках единственно истинной философии.

Второй серебряный век в русской философии начинается в эру перестройки.

Перестройка проходила под лозунгом свободы. Она не могла не затронуть самую чувствительную сферу свободы — сферу вольного ума.

Вольный ум, естественно, выступает как отрицание догмы. Первоначально как бы внезапно возникшая недогматичная филосо-фия и выступает как свободное движение сознания. Но это сознание не знает собственной философской определенности. Какую филосо-фию предлагает обществу вольный ум? На этот вопрос не было достаточно четкого ответа. Чтобы не стать утверждением собственной пустоты, вольный ум должен предложить какое-то содержание, чтобы противопоставить его догме.

Решение проблемы противопоставления догме определенного содержания и порождает в России второй серебряный век. Второй серебряный век — это возрождение первого серебряного века. Оно выразилось в массовом переиздании произведений русских филосо-фов, которые в свое время были высланы из России и произведения которых были фактически запрещены. Второй серебряный век выявляет большой круг русской философской мысли.

То, что раньше объявлялось системой духовного оболвани-вания народа, сознательно изобретаемым средством обмана и идеологического внушения, получило статус свободного поиска истины, тогда как то, что объявлялось единственно истинной научной философией, получает статус догмы, не имеющей позитив-ного социального и духовного смысла. Поскольку философская мысль продолжала свое свободное движение в изгнании, то полное, насколько это возможно, воспроизведение мысли русского зарубежья становится актуальной духовной задачей.

Это возрождение серебряного века обретает сходный с первым серебряным веком социальный фон: с одной стороны, мы наблюдаем следующие друг за другом революционные сдвиги, ломку социальных отношений, деструкцию государственности, широкое распространение нравственного нигилизма, с другой — стремление восстановить нравственную вертикаль, новую волну поиска Русской идеи, которая, становясь массовым явлением, обретает подчас такие вульгарные формы как “водка”, “футбол” и т.д., и т.п.

Те силы, которые подняли волну антирусских настроений, использовали перестройку для утверждения крайних форм нацио-нализма, массового преследования русскоязычного населения по этническому признаку, представляют Русскую идею как апологию империи либо как миф, не имеющий никакого реального содержания.

С отрицанием Русской идеи перекликаются представления, будто сама философия достигла своего предела и может существовать только как история философии. Нельзя не видеть, что простое воспроизведение философии первого серебряного века как современной философии таит в себе определенную двусмысленность: в движении философской мысли отсутствует прогресс.

Но здесь есть и реальная проблема: философия “воспроиз-водит” некую виртуальную реальность, она рассуждает о действительности, которая не является в своей сущности предметом опыта.

Миры философии как формы возможного Бытия Универсума не могут получить свое воплощение в Русской идее. Русская идея — это не философский, а культурологический феномен. С этим смеше-нием принципиально разных явлений и связаны злоключения духа, получившие свою эмпирическую реализацию в противоречиях российского вольного ума.

6. Новое осевое время России

Если мы понимаем под осевым временем эпоху формирования предпосылок осознанного исторического творчества, обусловленного глубокими сдвигами в самосознании, в отношении человека к своей жизни, пониманию ее подлинности, то тогда мы можем утверждать, что Россия сегодня оказалась перед возможностью перехода к своему новому осевому времени.

Переход к новому осевому времени обусловлен превращением русского вольного ума в свободный разум.

Специфика русского вольного ума проявляется в его крайностях, переходящих в конечном счете в систематическое нахождение "достаточных оснований" для любых искажений истины и для любых нарушений принципов морали ради получения каких-то сиюминутных выгод.

Утверждение этого типа ментальности оказало огромное негативное влияние и на характер общественной жизни, и на характер социальной политики, как, впрочем, и на характер политических вождей.

Этот контрпродуктивный результат вольного ума и становится предпосылкой его превращения в свободный разум. Свободный разум — это вольный ум, ставящий для самого себя границы, очерченные приоритетом сохранения гармонии целого. В этих границах вольный ум превращается в продуктивную творческую силу, в свободный разум.

Переход к новому осевому времени и диктует необходимость философских рефлексий. Философские рефлексии — это не только воспроизведение размышлений философов прошлого, но и опреде-ленная задача, попытка извлечь уроки из противоречий цивили-зационного развития, обусловленного движением вольного ума.

В этом контексте следует ответить на вопрос, как мы должны относиться к Русской идее, ее историческому расколу? Существуют ли реальные возможности преодолеть этот раскол?

Ответ на этот вопрос неразрывано связан с пониманием российской цивилизации как целого. Трудность такого понимания определяется полиэтничностью и поликонфессиональностью России. Код этого целого и есть та реальная рамка, в которой движение свободного ума носит позитивный, созидательный, а не деструктивный характер.

Понимание кода российской цивилизации оказывается невоз-можным без расшифровки ее евразийской природы, определяющей тип гармонии совместного сожительства и взаимодействия народов, получения огромных материальных и духовных выгод от совместного использования географических возможностей, естественных ресурсов и культурных богатств, определяющего общий тип Бытия, включающего в себя многообразие различий и форм образа жизни.

Исторически возникающий симбиоз различий составляет то целое, нарушение которого каждый раз порождает катастрофические цивилизационные последствия.

Вольный ум движется под влиянием заимствованных идей и собственных субъективных изобретений. Свободный разум устанавли-вает приоритетное значение удержания цивилизационной гармонии в динамике исторического движения.

Коль скоро свободный разум выполняет эту свою приоритет-ную функцию, он определяет те социальные и духовные механизмы, которые позволяют и оберегать, и изменять гармонию целого, обеспечивая ее рост и сохранение ее внутренней силы.

Анализ с этой точки зрения стратегии государственного руководства в XX в. показывает, что она определялась вопреки этому приоритетному требованию.

Русское чудо состоит в том, что России удалось выжить в критической ситуации неадекватности цивилизационной стратегии. Правильная стратегия государственного руководства — это умение управлять гармонией, управлять таким образом, чтобы социальная эволюция означала укрепление цивилизационных ценностей целого, движение вперед, в будущее при опоре на прошлое.  Такое движение скорее напоминает расширение сферы, нежели насильственные прорывы через цивилизационные рамки.

Цивилизационные ориентации, которые предлагал вольный философский ум, либо замораживали Россию путем абсолютизации нравственной вертикали, либо легализовали деструкции основных традиционных форм жизни как воплощения “неправильной” истории.

С этим оказались связанными и духовные расколы России, и злоключения ее цивилизационного развития.

Оказавшись между крайним консерватизмом и крайним революционаризмом, русский народ стал утрачивать исторически сложившиеся позитивные цивилизационные ориентиры. Он стал превращаться в абстрактное население. Вместе с тем стали испаряться представления будто народ по природе своей — это генератор и носитель основополагающих нравственных истин. Уже в начале века запылали помещичьи усадьбы, началось бессмысленное уничтожение культурных ценностей, расхищение собственности. Стало меняться и отношение образованного общества к идеям духовного закрепления вольного ума. В закреплении вольного ума вновь стали видеть некую сермяжную правду. Философская эволюция таких выдающихся умов России как Н.Бердяев, С.Булгаков и др., проделавших путь от материализма к идеализму, сегодня повторяется и многими современными российскими идеологами, которые руководили духовной жизнью и были убеждены в том, что именно они были поставлены владеть истиной в последней инстанции и поэтому могли уверенно определять, кто прав, а кто не прав в философских спорах.

Движение от материализма к православию, протестантизму или буддизму сегодня мало кого удивляет. Но ведь в этом движении содержится серьезная проблема. Разве можно изменять системати-чески фундаментальным истинам и претендовать на духовное лидерство? Очевидно, что здесь какая-то сила ведет человека, а сам он не может кого-либо вести к истине.

В этом контексте встает проблема и истинного содержания Русской идеи. От этого зависит ответ на вопрос, куда должна двигаться Россия?

Если представление о нравственной вертикали формировало Святую Русь, то крайние выводы вольного ума порождали Русь бунтующую, революционную. Исторический опыт свидетельствует о том, что утрата центральной идеи духа народа приводит к утрате государственности, территории, к распылению народа по всему миру, его ассимиляции другими народами.

Если Русская идея является ответом на возможность катастрофического развития русской истории, то мы можем утверждать, что попытки найти ее современное определение были малопродуктивны. Русская идея может стать ядром национального самосознания лишь в том случае, если она откроет государственной элите страны способ перевода рельсов исторического движения с катастрофической траектории на позитивную, созидательную.

Природа Русской идеи в ее рациональном содержании определяется исторически складывающимися общими ценностями народа, обеспечивающими оптимальные формы его общественной жизни. Смысл Русской идеи раскрывается лишь в образовании культурного космоса России.

Российская философская традиция оказалась связанной с определением сущности универсального нравственного или социального совершенства. Поэтому образованная мысль в России всегда испытывала горе от своего ума: она постоянно обнаруживала несоответствие между выводами вольного ума и реальными явлениями жизни общества. Вольный ум всегда спотыкался о реалии жизни, оказываясь перед дилеммой: признать неистинной жизнь или самого себя неразумным.

Коль скоро вольная мысль видит в несовершенствах жизни реальное препятствие для того, чтобы открыть врата райской жизни, она склонна к отрицанию реальности, к осуждению “дурных качеств” своего народа, якобы неспособного принимать самостоя-тельные решения, лишенного инициативы и умения работать. Мысль здесь всегда права перед реалиями жизни. Но в этой “правоте” проявляется склонность к самообольщениям и самооправданиям, когда обнаруживается несостоятельность мысли и позорные провалы в политике. В движении русской философской мысли обнаружились двойственность нравственного ригоризма, с одной стороны, и склонности к смене мировоззренческих ориентации, с другой. Это своеобразное единство противоположностей можно обозначить цифровым шифром. Таким шифром можно считать десятку. В десятке как шифре единица — это символ нравственной вертикали, ноль — символ кругового движения вольного ума.

Десятка — это центр мишени, она расположена в “яблочке”. С одной стороны, Россия находится в центре мировой истории. Но это не значит, что это положение совпадает со счастливой судьбой.

Крайности нравственного догматизма и вольного ума порождают катаклизмы, бросающие Россию в крайности диктатуры Страха и Хаоса субъективных воль. Ситуации периодических цивилизационных катаклизмов делают героем русского самосозна-ния праведника и подвижника, бескорыстно служащего своей Отчизне, своему народу. Такого героя народ видит в его конкретности своим сердечным созерцанием.

Воля к совершенству определяет и постоянную готовность к самозабвенному служению и к жертвенности, к преодолению тягот жизни.

И.Ильин, анализируя своеобразие русской души, приходит к выводу, что она есть дитя чувства и созерцания и, соответственно, русская культура построена на чувстве и сердце. Воля, осознанная мысль, правовое сознание выступают лишь в качестве вторичных сил.

И так, видимо, будет до тех пор, пока проблема Русской идеи не будет переведена из абстрактной философской в конкретную культурологическую плоскость, позволяющую реалистически опре-делять смыслы различных форм деятельности их сочетаний. Этим и занята русская мысль сегодня. Это означает анализ реальных возможностей, определение энтелехии как общей цели народа, разработку концепции цельного знания, знания феноменов жизни и такого их сочетания, которое обеспечивает и стабильность, и совершенствование бытия народа. На этой основе становится возможным формирование адекватного национального само-сознания, а значит и осмысленное позитивное формирование собственной истории.

Этот фундаментальный сдвиг в самосознании, образуя силовые линии, определяющие мотивы массового поведения, и обозначает начало нового осевого времени России. Это этап культурологии, определяющий формы общественной жизни в типологиях массового поведения и работы, досуга, отдыха и праздника.

Это не стихийно возникающие традиционные типологии и не типологии искусственные, привнесенные извне.

Это типологии, становящиеся результатом фундаментального влияния символатов информационной культуры (информационной инфраструктуры, видеоряда и метаобразования), с одной стороны, и новой духовности, основанной на свободном разуме, с другой.

Только так Россия сможет выйти на главную магистраль современного цивилизационного развития, а не превратиться в слепую лошадь, привязанную к жерновам и способную лишь рваться из связывающих ее пут или воспроизводить одно и то же круговое движение.

(2000 г.)

Примечания

1. Самосознание России. Древняя Русь и Московское государство. Антология. — Вып. I. — М., 1999.
2. Самосознание России. Философские рефлексии. Антология. — Вып. II. —         М., 2000.