4. Пути интеграции социального самосознания

Национальная идея играет роль того общего солнца, которое в равной мере обогревает каждого – и богача, и бедняка, и сановника и рядового гражданина, и православного и мусульманина, и русского и еврея. Национальная идея имеет либо форму целевых универсалий, либо форму символов.

Обращение к национальной идее в современной России было не случайным. Национальная идея казалась тем духовным мостом, который можно построить над социально-экономической пропастью, разделившей «реформированную» Россию. Однако сразу же выявились и серьезные трудности в конкретизации национальной идеи применительно к современной ситуации. Исторически национальная идея как исходное основание адекватной самоидентификации возникает в качестве антипода сословному неравенству, деспотизму феодальных властителей и территориальной раздробленности средневековья.

В основе национальной идеи лежит принцип свободы, утверждения равенства и братства граждан, формирующих новое общество и государство, определяющих общечеловеческую перспективу мировой истории. Имеется в виду конкретное социальное содержание свободы, а не произвол индивидуалистических устремлений и действий, ведущих к криминализации общества. Закономерно возникал вопрос: если национальная идея должна быть нацелена на утверждение будущего в противовес прошлому, то как следует интерпретировать идеи равенства и братства?

Дело в том, что идея утверждения социального равенства и братства доведена в концепции коммунизма до логического конца, до требования экономического равенства и интернационализма. Это – край универсального смысла национальной идеи. Дальнейшего ее логического движения в направлении всеобщего равенства и всемирного братства быть не может. Поэтому поиск новой еще более универсальной национальной идеи для России с самого начала не имел рационального смысла.

Проблема социальной интеграции в современной России должна решаться иными путями.

Не случайно национальная идея стала отождествляться с эмпирическим ее эквивалентом, таким как футбол, хоккей в области спорта, новый имидж в области моды, харизматическая персона в политической жизни. Такой эмпирический эквивалент приобрел в России актуальность в силу резкого обострения проблемы социальной интеграции. Реальность интеграции можно представить лишь на основе феномена сакрализации, выявления священного смысла таких феноменов общественной жизни, как отечество, народ, нравственность. Исторический опыт показывает, что существует общая закономерность, повторяемость механизмов сакрализации. В двадцатом веке этот механизм действовал эффективно. Так, в годы Великой отечественной войны солдат поднимался из окопа и шел в атаку с восклицанием: «За Родину! За Сталина!». Здесь происходит своеобразное отождествление страны с отдельной личностью. Но каков внутренний механизм такого отождествления?

И.В.Сталин был, как известно, председателем Совета министров, т.е. премьером советского правительства. Является ли это обстоятельство достаточным основанием сакрализации? Здесь возникает необходимость исторических сопоставлений. Если мы представим солдата выскакивающим из окопа, то каким будет восклицание: «За Родину! За …!». Если мы будем ставить на место многоточия фамилии премьеров эпохи реформ – Гайдара, Черномырдина, Кириенко, Касьянова, то почувствуем некий смысловой провал, нелогична и готовность солдата пожертвовать своей жизнью, скажем, за Егора Тимуровича Гайдара.

В чем же отличие Егора Тимуровича от Иосифа Виссарионовича? Разве Егор Тимурович «хуже» Иосифа Виссарионовича? Дело не в том, что он «хуже» или «лучше», а в том, что его личность не поддается сакрализации.

Экономическая доктрина, которую реализовал Е.Т.Гайдар, разделила российское общество, а не объединила его, привела к эрозии народа как цивилизационного субъекта. Поскольку власть для политического лидера становится средством упрочения собственного статуса, то такой лидер и такая власть в принципе не могут быть сакрализованы.

Если в национальном самоопределении возникает вакуум, некое «цивилизационное ничто», то этот вакуум заполняется бесконечным множеством конкурирующих индивидуальных смыслов. На этой духовной почве рождается пренебрежительное отношение к соотечественникам. И это можно считать симптомом начинающейся цивилизационной катастрофы, радикального изменения социальной психологии, равнодушия к распаду великого государства, к ухудшению положения страны в системе международных отношений. Ни о какой реальной цивилизационной самоидентификации здесь говорить не приходится.

Трудность теоретического анализа такой ситуации состоит в маскирующем характере публичных текстов. В обычной ситуации публичные тексты являются симптомами реальных событий и действительных отношений. В ситуации цивилизационной эрозии тексты несут в себе скрытый смысл. Это значит, что необходима интерпретация текстов, выявляющая реальность, находящуюся «за текстом».

Интерпретация создает видимость теоретического рассмотрения, поскольку она сводится к выявлению, если использовать образ М.Вебера, той паутины смыслов, которая соткана самим человеком и на которой он стремится удержаться, чтобы сохранить свое положение в социуме.

Таким образом, самоидентификация обретает сугубо прагматический характер. Прагматизм самоидентификации, т.е. нужность здесь и теперь, становится критерием, в соответствии с которым осуществляется оплата интеллектуального труда. Но в этом состоит и ее теоретический приговор: исчезает подлинность самоидентификации как выражение ее истинности.

Цивилизационные представления и понятия образуются путем обращения картины мира, т.е. данной сознанию объективности различных частей универсума во внутрь человека. В процессе такого обращения объективные предметы выявляют свои ценностные свойства и образуют иерархию на шкале жизни как шкале добра и зла. Крайние точки этой шкалы – Абсолют как концентрация высшего блага и Ничто как объективность, лишенная какого-либо позитивного смысла. Между этими крайними точками располагается все многообразие смыслов, на которые ориентируется поведение человека. Это подтверждается и соответствующими этнографическими исследованиями.

Так, Клиффорд Гирц, изучая внутренний мир и культуру яванцев, обнаружил, что они заимствовали из Индии понятие «раса» и придали ему собственное толкование. Это понятие имеет два основных значения: «чувство» и «смысл». Чувство фиксирует свойства реальности в их отношении к бытию человека; смысл дает оценку этим свойствам. «Поскольку, — пишет К.Гирц, — в основе своей «чувство» и «смысл» едины и поскольку вследствие этого первичный религиозный опыт в субъективном измерении является также и первичной религиозной истиной в измерении объективном, эмпирический анализ внутреннего восприятия приводит одновременно к метафизическому анализу объективной реальности»[19].

Таким образом, «раса» – это специфическое цивилизационное представление, в котором сливается воедино объективное и субъективное. Так, например, можно дать много различных характеристик банану. Но, его «раса» – это вкус, который соединяет объективные свойства банана и их восприятие человеком в единое целое. Отравление – это результат реального свойства яда, но в то же время оно включает в себя и отношение к нему субъекта. Интересно также и то, что в значении «смысл» понятие «раса» применяется даже к словам в обыденной речи для обозначения скрытого их смысла, а также к поведенческим действиям вообще для обозначения чувственного подтекста танцевальных движений, жестов вежливости и т.д., т.е. с учетом их восприятия субъектом.

Так выявляется метафизический слой цивилизационной реальности: он не совпадает ни с объектом, ни с субъектом, взятыми по отдельности; он находится «между ними», соединяясь, но не отождествляясь с ними.

Метафизический анализ объективной реальности и ведет к постижению высшего смысла. Вот почему не является адекватной интерпретация метафизики только как совокупности спекулятивных философских представлений, не имеющих под собой эмпирического основания. Метафизика, претендующая на объективность своих представлений, выражает смыслы, относящиеся к сфере реального взаимодействия субъекта и объекта, границы их удержания и деструкции. Это – «третий мир», не тождественный ни чистой объективности, ни чистой субъективности.

Это мир, в котором субъект встречается с объективностью своих обязанностей и долгов, которые он должен возвращать этому миру. Так происходит движение «крови» в цивилизационном организме, без которого организм умирает. Этот мир и является предметом гнозиса как специфического цивилизационного познания.

В этом познании выявляются условия сохранности цивилизации как целого и качества цивилизационного субъекта, обеспечивающие сохранность и воспроизводство цивилизаций. Это – не проблема общих или специфических прав поколений, а проблемажизни цивилизации, решение которой на каждом историческом этапе является исходным в истолковании и прав и обязанностей человека.

Как это происходит в действительной жизни можно проследить на примере цивилизационных ориентаций японцев. Их систематизированный анализ был дан известным американским специалистом в области культурной антропологии Рут Бенедикт[20].

Японские представления интересны тем, что они охватывают весь основной круг цивилизационных обязанностей и долгов человека.

«ОН» фиксирует сумму обязанностей, которые японец «получает» как цивилизационный рецепиент: «ко он» – от императора; «оя он» – от родителей; «нуси-но он» – от своего хозяина; «си-но он» – от своего учителя; и «он», полученные от всех контактов с другими людьми.

Через эти цивилизационные представления японец схватывает истину своего личного бытия, как производного от того, что ему дается высшей властью, родителями, учителями и всем его окружением. Эти представления определяют тот путь, следуя которому японец достигает соответствия своего личного бытия с окружающим его цивилизационным бытием.

Этот путь имеет свои конкретные формы возвращения «он» как возврата долга своему человеку «ОН» (он дзин), т.е. тому, кому японец обязан. Они различаются в зависимости от характера оплаты долга. Оплата, не имеющая каких-либо определенных временных границ, — это «гиму», т.е. вечный неоплатный долг: императору Японии (тю); родителям, предкам и потомкам (ко); долг по своей работе (нимму). Оплата в соответствии с величиной полученного, и подлежащая точной выплате по времени – это «гири». Гири как долги относятся к внешнему миру – долги князю, близким родственникам и неродственникам за различные одолжения, долги неблизким родственникам, полученные не от них непосредственно, а от общих предков.

Гири как долги, относящиеся к своему имени, — это долг очищать свою репутацию от оскорбления, долг кровной мести, долг не допускать промахов в работе, долг соблюдать правила вежливости, все японские правила поведения.

Таким образом, мы имеем сумму традиционных, исторически закрепившихся правил поведения, которые формируют цивилизационную реальность. В ней уравновешиваются две основные составные части цивилизационного бытия: часть, дающая человеку, уравновешивается частью, которую обязан дать сам человек.

Необходимо понять, что следует из такой цивилизационной ориентации, находящей свое конкретное воплощение в понятных и работающих в реальной жизни человека правилах, для выявления отношения ныне живущих поколений к жизни будущих поколений. Как оказывается, эта проблема снимается, поскольку основанный на ней тип цивилизационного бытия соединяет все три измерения исторического времени. В ней заложено знание обязательств человека как перед предками, так и перед потомками.

Проблема противоречий самоидентификации не может найти своего решения на путях официального рассмотрения взаимных выгод поколений и, соответственно, оснований социального договора между ними.

Интеграция цивилизационного самосознания означает перевод в себя целостной цивилизационной ориентации и реализацию результата этого перевода в реальных формах поведения. И здесь индивидуальное соединяется с цивилизационным общим. Такое соединение в образе жизни и поступках каждого и есть доблесть в цивилизационном смысле. Это – не храбрость и сопутствующая ей воинская слава, а знание и мужество в несении цивилизационной истины.

Проблема истины самоидентификации находит свое решение в пределах определенного цивилизационного времени-пространства. Традиционные попытки найти универсальное решение, определить истину отношения субъекта к гармонии неопределенной бесконечности универсума или безусловности Абсолюта порождают верования, которые не могут иметь точного смысла применительно к конкретным формам цивилизационных ситуаций и отношений человека. Фундаментальная неопределенность делает любую самоидентификацию истинной и неистинной в одно и то же время. Эта эпистемическая ситуация и становится формой легитимизации субъективных истин самоопределения. Всякая субъективная истина самоопределения подтверждает себя в личном, индивидуальном самоутверждении.

Начало эпохи перестройки и реформ в России характеризуется радикальным сломом прежней единой истины самоопределения и доминированием новой веры в плюрализм субъективных истин. Общим критерием истин самооценки становится доллар, обладание которым ставится выше любых принципов и общих норм. Общество атомизируется в процессе массовой погони индивидов за долларом, на который, как кажется, можно купить всё. В итоге, как отмечают специалисты в области социальной психологии, «наше общество охватила аномия, то есть ослабление и утрата поведенческих норм. Асоциальное поведение ощутимо возрастает, когда в обществе превозносятся символы успеха, якобы общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества устраняет законные средства завладения этими символами для значительной части населения»[21]. Когда стали исчезать принадлежавшие всему народу производственные и природные ресурсы, сбережения и вклады населения, возникать дефолты и рушиться финансовые пирамиды, приходит осознание приоритета принципов и общих норм в решении проблемы истины самоидентификации. Как оказалось, можно купить свидетельство об образовании, но нельзя купить профессиональные знания. У «специалистов», занимающих должности в соответствии с купленными свидетельствами, начинают падать самолеты, останавливаться канализационные системы, отключаться электрическое снабжение населения, разваливаться отечественное промышленное и сельскохозяйственное производство, деградировать наука и культура.

Личная жизнь также начинает претерпевать странные метаморфозы. Вера в то, что за доллар можно купить всё, оборачивается попытками купить любовь и верность. Но в итоге приобретается адюльтер и предательство.

Теперь речь идет не о прозрении вообще, а о стадиях прозрения. Первая стадия – это общая иллюзия, что в погоне за долларом выиграют все. Вторая стадия – это осознание того, что выиграет лишь весьма узкое меньшинство. И, наконец, третья стадия – это осознание фундаментальной цивилизационной ошибки, которая влечет за собой проигрыш всех.

«Доллар – главная цель и он нужен всем» – таков исходный постулат, вытеснивший иные истины самоидентификации. Цивилизационная доблесть, правда и совесть стали не нужны всем, поскольку они мешают достижению главной цели. Соответственно, стали неопределенными пределы Добра и Зла, а вместе с тем стало невозможным определять правильные ориентиры социальных преобразований. Общество могло потерять истину своего пути. Но это не значит, что исчезла и объективная истина цивилизационной самоидентификации, реальные пределы Добра и Зла.

Практические действия и образ жизни, ведущие к эрозии цивилизационной гармонии и ставящие пределы самосохранению цивилизации, являются реальным проявлением Зла. И, напротив, практические действия и образ жизни, имеющие следствием упрочение оснований цивилизации, являются проявлением Добра.

Человек, как носитель истины цивилизационной самоидентификации, налагает на себя добровольное бремя, которое с течением времени может восприниматься как ограничение индивидуальной свободы. «Стряхнуть» тяжкие оковы цивилизации значит вернуться к своей природной сущности, к той «простоте» жизни, которая под воздействием литературных талантов обретает притягательный образ.

На этой почве процветает дилетантизм в толкованиях цивилизационной самоидентификации, который вызывает к жизни идеологически мотивированные цивилизационные маски и субъективные прояснения «истинных путей», ведущих в действительности к глубокому кризису. Игнорирование фундаментальной теории порождает видимые колебания цивилизационной ментальности, совпадающие со сменой ценностных полюсов.

Теория цивилизационной самоидентификации отвечает на вопрос: как возможно знание гражданской доблести? Если знание доблести отсутствует, то отсутствует и сама доблесть в цивилизационном поведении. Доблесть невозможна, если нет знания абсолютного, того конкретного, в чем для человека заключено Всё, без чего его жизнь теряет смысл. Если Всё заключается в цивилизационных ценностях – воспроизводстве нравственных и социальных принципов, законов сохранения и развития цивилизации, гармоничного отношения человека с природой, верности гражданскому долгу, то тогда всё, что противостоит этим ценностям становится ничтожным. И, напротив, если нравственно ничтожное воспринимается как абсолютное, то тогда цивилизационные ценности утрачивают для индивида свой высокий смысл, искажается и смысл доблести.

Российское самосознание под воздействием революции 1991 года оказалось перед противоречиями самоидентификации. Массовое стихийное формирование самоидентификации порождает две тенденции. Первая отталкивается от биологических оснований жизни, определяя их как единственно реальные. Вторая констатирует специфику человека как самостоятельного существа, субъективная воля которого и становится основанием самоидентификации.

Так по какому же пути теперь следует идти?

Первая тенденция плебейская, как проявление «жизненной силы», чужой всякому «ханжеству» и всякой «фальши», заключенных якобы в нереальных абстракциях универсальных ценностей. Вторая – олицетворение абсолютной воли, нацеленной на достижение превосходства жизни в роскоши. Эта цель считается образцом всеобщей мечты.

Виктор Ерофеев, известный своим отвержением всякой фальши и специфическим отношением к матерному языку как проявлению искренности и народности, считает, что культ роскоши – это попытка найти заменитель бессмертия. В этой маниакальной страсти к роскоши, считает В.Ерофеев, есть что-то лакейское. Богач просто обслуживает свою роскошь[22]. Действительно, одухотворенный своей страстью субъект обнаруживает смысл жизни в услужении неодушевленным предметам – денежным знакам и вещам.

В чем же заключается доблесть нашего времени и что же доблестного в лакейском служении роскоши? Если доблести здесь нет, то тогда следует обратиться к доблести тех политиков, которые идентифицировали себя как «камикадзе» нашего времени. Ведь камикадзе жертвуют своей жизнью ради великих побед своего народа и своей страны. Наши «камикадзе» считали своей доблестью спасение народа и страны. Это – серьезная претензия. И, может быть, она отражает реальность происходящего нового цивилизационного прорыва? В этом случае продуктивным может оказаться поиск аналогий в историческом прошлом, когда цивилизационная деструкция оказывалась средством спасения от самоуничтожения. Такой, как известно, была эпоха Возрождения. Конрад Бурдах следующим образом характеризовал эту эпоху. «Гуманизм, ренессанс спасли народы средних веков от яростных волн, которые вели к человеческому самоуничтожению. Это их вечная историческая заслуга. Такое преобразование горячечного бреда религиозного чувства из уничтожающей жизнь силы в силу, утверждающую жизнь, — их деяние. В этом преобразовании рубеж эпох, здесь скрывается тайна возникновения гуманизма в Ренессансе, о которой мы только догадываемся, но открыть которую не можем»[23].

В чем же тайна наших «камикадзе»?

Эпоха Ренессанса открыла путь раскрытию творческих возможностей человека, быстрому росту производства и культуры, созданию вечных духовных ценностей, которые стали ориентирами для теории и для практики социальных преобразований. Двадцатый век также дал свои примеры быстрого экономического подъема и успешного решения социальных проблем. Именно эти примеры и стали ориентиром российских «камикадзе». Их политика, однако, привела к резкому сокращению производства, отбросила большинство населения за грань нищеты, создала опасность вымирания русского народа. Именно поэтому она порождает совсем иные ассоциации.

Обещанного русского чуда не произошло. Однако ожидание признания вечной исторической заслуги у «камикадзе» остается. Они вполне искренне испытывают глубокую обиду, когда внимательные наблюдатели отмечают, что хотя они и называли себя политическими «камикадзе», однако в итоге все засели в богато обставленных кабинетах, поселились на роскошных виллах и оказались за рулем «мерседесов» или «ауди». Такое «самопожертвование» должно было вдохновить на подражание всю Россию. Но этого также не произошло. Обнищавшая Россия не могла просто «испариться», исчезнуть за горизонтом нового счастливого бытия «камикадзе» и их окружения.

В контексте этих цивилизационных событий в России, развернувшейся острой полемики и встает вопрос об адекватности критериев цивилизационной самоидентификации. Перед Россией встала драматическая проблема «быть или не быть?», которая неизбежно возникает, если дается ложный ответ на цивилизационный вопрос «кем быть?».

Тот, кто взял на себя огромные обязательства, должен отдать свои долги. О своих обязательствах и долгах быстро забыли инициаторы и перестройки, и реформ. Такое поведение дает толчок к забвению совести и гражданского долга вообще, порождает тенденции хаоса в цивилизационном поведении. И исправлению этой ситуации уже не помогают ни изобретения национальных идей, ни псевдоинтеллектуальное формирование новых цивилизационных масок. Не помогает и фетишизация в качестве национальной идеи футбола или каких-либо иных интересных занятий. Скорее она рождает новые проблемы, такие как массовые кровавые столкновения фанатов.

Если водитель народа всем своим поведением и своими суждениями доказывает, что совесть и правда – это фантом, а доллар – это реальность, равная Богу, то из этого вырастает общий этос цивилизации, оказывающий определяющее влияние на внутреннюю сущность ее институтов. Возникают «как бы» банки, появляется «как бы» медицина, общество охраняет «как бы» милиция, а руководят обществом «как бы» государственные деятели. «Как бы» интеллигенты оправдывают эту ситуацию и доказывают, что поиски истинного пути общественной жизни не имеют никакого рационального смысла.

Повсюду в мире на «фантомах» совести и истины держатся устои цивилизации, возникают реальности подлинной науки и системы образования, создается армия и система безопасности, которая верно служит своему Отечеству. И это все рождается там, где водители народа платят по своим долгам. У нас же традиция иная: долги не только не платятся, но должники продолжают учить народ уму-разуму и «единственно правильному» пониманию цивилизационной самоидентификации. Очевидно, что этот путь ведет общество к полной цивилизационной дезориентации, ибо на нем увядает всякая доблесть вообще.