1. Кризис “нового мышления”

История, как кажется, вновь сделала свой окончательный выбор. Фундаментальное изменение политической карты Восточной Европы, связанное с распадом социалистического содружества, Советского Союза, Организации Варшавского Договора, придало особый смысл интеграционным процессам в Западной Европе. С ними стала связываться общеевропейская перспектива. Они стали обретать характер символа, олицетворяющего новое будущее европейских стран, их цивилизационное единство. Как в этой ситуации оценить роль ОБСЕ? Сохранится ли она в качестве всеохватывающей и универсальной организации, определяющей соединение различных социальных и государственных структур? Или же, напротив, такие организации как НАТО или ЕС и ЗЕС, поскольку для них характерны эмпатия, взаимная прозрачность, духовное единство, тесные кооперативные и интеграционные связи, будут играть все более эффективную роль в обеспечении общеевропейской безопасности и гашении этнонациональных конфликтов, охвативших ряд стран Восточной Европы и СНГ.

Закономерно встают вопросы об отношении России к этим процессам, о возможности “прорубить окно” в эту новую формирующуюся объединенную Европу.

Немаловажным аспектом проблемы является вопрос о целях, путях и средствах достижения общеевропейской интеграции.

В России финалистский тип мышления всегда имел благоприятную почву. В российской ментальности укоренилась вера в то, что для всех народов существует одна и только одна историческая истина. И не столь важно, представитель какого народа открыл ее; важно то, что истина, наконец, открыта. С этой точки зрения в России должны были бы позитивно относиться ко все более заметному воздействию западноевропейских интеграционных процессов на ментальность, различные стороны жизни наших бывших восточноевропейских союзников. Ведь и сама Россия под влиянием внутренних и внешних сил решительно сошла с накатанных рельсов плановой экономики и встала на полную ухабов дорогу рынка. Возникла надежда, что очень скоро мы сможем сказать: Россия достигла желанной идентичности с Западной Европой.

Означает ли, однако, что достижение такой идентичности автоматически повлечет за собой включение России в структуры Западной Европы? И главное – на каких условиях? Не будет ли означать такое включение утрату для России не только ее государственного статуса в мировом сообществе, но и переход на положение (естественно добровольно) лишенного своей духовной сущности социального образования, объединяющего не народ, а население? Ведь народ не может механически принять социальные и духовные ценности, которые складываются десятилетиями или даже веками. Стремление “уйти” от своей устоявшейся специфической сущности и “войти в Европу” имплицитно содержалось уже в постулатах “нового мышления”, предложенных М.С.Горбачёвым. На их основе создавалось идеальное здание общеевропейского дома. Вместе с тем определялись и новые контуры отношений для всего мира.

Когда, однако, обнаружилось, что драматические изменения, охватившие Восточную Европу, перспектива расширения НАТО на Восток приведут к резкому ослаблению геополитических позиций России, размыванию ее оборонительных рубежей, в речах российских руководителей стали звучать пессимистические ноты. Встает вопрос, почему приближение военных структур НАТО к границам России, стран СНГ вызывает тревогу у россиян? Причина тревоги отчасти связана с одним конкретным разочарованием. В основе “нового мышления” была вера в то, что, как только тоталитарная система откажется от Варшавского Договора, “главной опоры” милитаризма в Европе, западные демократии тут же последуют за нею и ликвидируют военный блок НАТО. Это, однако, не случилось.

“Новое мышление” встало перед шокирующим фактом. Чтобы сохранить свои принципы, оно должно было перейти к соответствующей переинтерпретации сущности военных организаций Запада.

В интерпретации некоторых теоретиков они стали напоминать организации всемирного движения за мир и экологическую безопасность. Российским политикам, однако, было трудно в это поверить. Полагать, что солдаты НАТО приближаются к российским границам лишь для того, чтобы дышать более чистым воздухом, значит впадать в непростительную иллюзию.

Возврат к старому оборонительному порядку для России стал невозможен, а создать новый ускоренным темпом она не может. У нее осталась лишь одна “гарантия” национальной безопасности – это сохраняющаяся пока еще ядерная мощь. Если она лишится и этой гарантии, то тогда все заявления ее государственных лидеров, направленные на защиту национальных интересов России, просто “повиснут в воздухе”. Россия теперь не входит в надежные оборонительные союзы. Никто, в случае агрессии, не будет ее защищать.

Получилось так, что в стратегии внешнеполитической шахматной игры наши “гении”, обещавшие спасти весь мир, проиграли по всем направлениям. И это понятно: во многом наивному, хотя и возвышенному христианскому самораспятию был противопоставлен холодный политический расчет, который и привел к геополитическому поражению России.

2. Оживление исторических рефлексов

В контексте событий последнего времени становится понятным оживление исторически сложившихся в России внешнеполитических рефлексов.

Внешнеполитические рефлексы России стали складываться еще в ХIII в., когда страна впервые испытала на себе одновременный двойной удар с Востока и с Запада. Объективно защищая Западную Европу от опустошительного нашествия с Востока, Россия вместе с тем стала объектом агрессии со стороны военных орденов – носителей латинского христианства – с Запада. Лишь терпение, умелая мобилизация внутренних сил, дипломатический и военный талант государственных руководителей, массовая готовность к беззаветному служению Отечеству позволили обеспечить выживание российской государственности и народа.

В результате длительного исторического опыта на уровне социального инстинкта в России сложилось стремление к внутреннему единству. Оно получило духовное оформление в виде коллективного чувства специфического для России родства. Это чувство родства исторически находило выражение в концепциях соборности, общинности, коллективизма. Оно получало религиозную, мистически окрашенную санкцию со стороны церкви.

Нельзя не видеть, что это внутреннее единство имеет исторические корни и вместе с тем оно становится константой исторической жизни России.

К ней относились по-разному. Одни социальные теоретики видели в этой исторической константе специфический Дух России, ее позитивную сущность, отличную от индивидуальной ментальнности Запада. Другие мыслители, такие как Чаадаев, считали, что духовная константа сделала Россию страной, находящейся вне времени и пространства, не принадлежащей ни Западу, ни Востоку, не имеющей якобы своей индивидуальности. В последнем Чаадаев явно отходил от реальности; большинство социальных теоретиков как раз фиксировали уникальность России. “Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать”, – утверждает и поэт.

Однако следует признать, что российская духовная константа абстрактна и как бы не имеет истории. Но на ее базе определилась основная триада принципов, предопределившая успех внешне-политической стратегии России. Это – принцип сочетания духовности и государственности, приоритет интересов государствен-ного целого, постоянная готовность к нейтрализации как западной, так и восточной агрессии.

Можно, конечно, мысленно представить, что эрозия духовной константы России могла бы дать толчок для развития многообразия, плюрализма, индивидуализации. Но сохранилась ли бы при этом сама Россия – на этот вопрос нельзя дать уверенно положительного ответа. Ведь это исторический факт, что окончательно решить задачу нейтрализации агрессии с Запада и Востока России не удавалось вплоть до XX в. И в XIX и XX вв. Россия испытывала на себе удары сил агрессии, объединявших все большее и большее число государственных составляющих. Причины этого требуют специального анализа.

Историческая мысль Запада нередко пытается приписать России чуть ли не врожденные дурные намерения и постоянную агрессивность. Постоянно поднимается вопрос о “загадке” России и предпринимаются попытки “разгадать” ее на свой манер. Можно, в частности, отметить окарикатуривание образа жизни народа России, а иногда и лубочные его описания, которые появляются тогда, когда от России ждут очередной жертвы.

Все это похоже на коллективную форму психологической “рационализации”, оправдания исторического поведения, которое не может быть оправдано с универсальных нравственных позиций.

Отчасти это связано и с тем, что европейские мыслители нередко, анализируя этапы мирового исторического процесса, вообще оставляли Россию в стороне от магистральных линий цивилизационного развития. То, что не изучается глубоко, понять трудно. Знание заменяется мифами. Сегодня, например, серьезно утверждается, будто Россия не имеет сознательности вообще, как, впрочем, у нее не может быть и подсознания, поскольку “она сама есть подсознание”1).

Скрытое стремление к самоидентификации с европейским сознанием в соответствии с этой логикой может интерпретироваться в практическом смысле как полное духовное подчинение. Идея очень богатая. Она во многом объясняет тип политического мышления и поведения некоторых новых лидеров, претендующих на то, чтобы стать “учителями” России.

Россия, как это хорошо известно, проходила уже школу европеизации, с позиций которой богоизбранный Третий Рим, по выражению внимательного наблюдателя, оказывался вдруг всего лишь отсталой европейской страной. Следует отметить и другую важную мысль: “Россия была первым государством, которое, не будучи европейской колонией, вступило на путь европеизации”1).^.

Европейские мыслители приветствовали европеизацию России, оценивая ее как торжество принципов европейской культуры. Вместе с тем, когда была одержана победа над вторгшимся в Россию Наполеоном, собравшим силы практически всей Европы, Россия стала изображаться как мрачная “тюрьма народов” и “страна дураков”.

Такая смена оценок может быть понята как результат изменения геополитических интересов. Соответствует ли сегодня геополитическим интересам Западной Европы представлять Россию лишенной собственного самосознания, а значит и национальной перспективы? Думается, что такая позиция не соответствует глубинным интересам западноевропейских демократических сил. Окарикатуривание и стремление интеллектуально кастрировать Россию, как известно, было характерно для идеологов нацизма. Вместе с тем исторический опыт со всей наглядностью показал, что без России западные демократии не смогли бы выдержать натиска фашистских сил.

В процессе “холодной войны” были выработаны пропагандистские штампы оценок Советского Союза как “империи зла”. Следует, однако, понимать конъюнктурный смысл таких оценок.

Неконъюнктурная, объективная историческая роль России состоит в том, что она реально стала необходимым условием региональной и вместе с тем глобальной стабильности в современном мире. Историческое становление этой функции во многом предопределило и специфику государственного устройства России. Решение геополитической задачи – нейтрализации агрессии на Западе и на Востоке – неразрывно связано с формированием в России все более развитых механизмов коммуникации, соединяющей Запад и Восток.

Этим определяется и магистральное направление духовного становления России.

На каждом этапе исторического развития самосознание России опиралось на основополагающую идею культурного синтеза. Идея Москвы как Третьего Рима означала продолжение традиций Византии, которая была выражением органического сплава культуры Запада и Востока. Петровская эпоха, прорубившая окно в Европу, сделавшая мощный акцент на западную культурную традицию, ее ассимиляцию, исправляла сложившийся “перекос”, но не означала разрыва с культурой Востока. Идея синтеза культур в России постоянно воспроизводит себя в новых формах и наполняется все новым содержанием. На пороге ХХ в. такой выдающийся мыслитель России, как Владимир Соловьев сформулировал эту задачу как духовно-религиозную и предложил свои пути ее решения. Идеологическая победа марксизма в России связана с новым подходом к синтезу культур. Именно этот аспект открыл возможности соединения принципов жизни различных этносов и наций в Советском Союзе как многонациональном государстве. Исторически всякая глубинная ревизия Духа России приводила к реанимации различных разъединяющих культов – этнических, национальных, региональных, клановых и групповых.

Думается, не случайно “новое мышление” так и не смогло сыграть роль новой объединяющей духовной силы. Оно поставило в сложное положение “большие нации”, которые были носителями объединяющих ценностей. Под флагом нового мышления большие нации стали атаковываться с разных стороны малыми нациями, которые стремились таким образом утвердить свое национальное достоинство.

Это обусловило общий сдвиг в социальной психологии, возникновение множества очагов нестабильности, легитимизацию представления, будто достижение экономических и политических целей возможно с помощью военной силы.

Соответственно происходит расширение зон, в которых перестают действовать законы международного права и морали.

Попытки задержать действие этой тенденции путем определения военных преступников и наказания их с помощью международного суда кажутся неадекватными, поскольку несут в себе влияние двойного стандарта.

Сегодня приходится иметь дело с крайне противоречивой действительностью. Государственные деятели, провозглашавшие себя последовательными борцами за демократию, придя к власти, начали peaлизацию политики, направленной на создание этнически чистых государств. Они объявили “не-гражданами” значительную часть населения, стали проводить политику языковых и иных культурных ограничений. И между тем они считаются входящими в ряды европейских демократий.

Все это определяет тенденцию отступления от универсальных принципов, которые легли в основание деятельности Организации Объединенных Наций.

В грядущем столетии человечество столкнется с практически одновременным резким ухудшением энергетической, сырьевой, экологической ситуаций. Ревизия всеобщих принципов откроет путь пароксизмам агрессивных проявлений.

Перед Россией в этой ситуации со всей остротой встает проблема определения главного вектора своей внешней политики.

3. Главный вектор политики

В складывающейся геополитической ситуации Россия оказывается перед драматическим выбором: любое однонаправленное движение по западному или восточному курсу кажется неадекватным.

За “братскую дружбу” со странами Западной Европы пришлось бы заплатить высокую цену: принять политику расширения НАТО на Восток; быть всегда готовой смирно следовать в кильватерной колонне, во главе которой находится одна сверхдержава. Это означает принятие Россией нового статуса – статуса “средней державы” со всеми вытекающими отсюда последствиями. Здесь возникает политический барьер, который трудно преодолеть любому, даже самому популярному деятелю России.

С другой стороны, прямолинейная ориентация на Восток требует учета интересов крупнейших региональных держав и прежде всего Японии и Китая. Япония имеет известные территориальные претензии, реализация которых ставит любого руководителя России в крайне трудное положение.

Сближение с Китаем также имеет свои проблемы, особенно если учитывать демографическую ситуацию в КНР.

И Япония, и Китай стремятся к тому, чтобы играть стратегическую роль в Азиатско-тихоокеанском регионе, определять главные направления его развития. С этим связано и их отношение к России.

Для политического разума России возникла задача, похожая на определение квадратуры круга. Запад наращивает свои силы, объединяет их, усиливает свой общий экономический и военный блок. На Востоке возникают экономические гиганты, которые наращивают свои стратегические притязания. Россия же находится в состоянии “смутного времени”. Ее внутреннее единство подорвано, экономика находится в кризисном состоянии, оборона резко ослаблена. Каким путем должна идти страна в этой ситуации?

Маловероятно, что по собственной инициативе Россия встанет на путь конфронтации с Западом или Востоком. Скорее она двинется евразийским путем, стремясь удержать равновесие между западным и восточным направлением политики. Когда некоторые западные теоретики атакуют евразийское направление российской стратегии, приписывают ему архаическое содержание, они умалчивают об усилиях, которые предпринимаются для формирования глобального западного евразийского политического курса, евразийства, исключающего Россию. И это не случайно. Экстремистски настроенные деятели Запада стремятся найти “окончательное” решение российской проблемы: более благоприятной возможности для этого вряд ли когда-либо им предоставится. Однако это горячее желание реализовать непросто. В условиях сохранения Россией ядерного потенциала и ограниченности энергетических, сырьевых, ресурсных возможностей современного мира повторить эксперимент с “двойным ударом” по России сегодня крайне опасно.

Можно пойти на “двойной” экономический удар, блокировав российскую экономику с серьезно подорванным научно-техническим потенциалом и расхищенными государственными резервами. Но и в этом случае возникает опасность: если Россия выстоит, сумеет восстановить свой интеллектуальный, научный, культурный потенциал, встанет на собственные ноги, то тогда влиять на нее станет крайне сложно.

Это вновь на столетия подорвет климат доверия, будет оказывать влияние на всю международную обстановку, сделает реальностью неконтролируемую гонку вооружений, что может нанести непредсказуемый ущерб и самому Западу.

Оптимальный, с точки зрения глобальной стратегии, путь – это увязывание долгосрочных интересов Запада и Востока с интересами России. Россия своим положением призвана играть роль связующего моста между Европой и Азией. Это не значит, что она берется выполнять функцию только средства решения глобальной проблемы. Нет, российская политика будет иметь свое стратегическое измерение, но увязанное с фундаментальными интересами Запада и Востока.

Утверждение в качестве экологической, политической и культурной реальности евроазиатской коммуникации через посредство России может создать благоприятную международную среду для развития не только экономического, но и научного, технического потенциала России; это, во-первых. Во-вторых, для России евразийский аспект ее образа жизни получит новый мощный импульс, так что ее культурная открытость станет предпосылкой нового духовного синтеза, отвечающего требованиям XXI в.;
в-третьих, развитие евразийского аспекта внешней политики России в случае его успеха шаг за шагом будет создавать предпосылки предотвращения цивилизационных столкновений в грядущем столетии.

В этой связи необходимо отметить, что серьезные политические аналитики уже давно пришли к выводу, что осевым регионом мировой политики является Евразия1). Исторические схватки за Евразию не были случайными. В современной исторической ситуации стабильность в евразийском регионе приобретает особо важное глобальное значение. Раньше Евразия была недоступна военно-морским силам, и в этом усматривалась ее геополитическая специфика. Сегодня Евразия призвана играть роль ключевого агента, определяющего динамику мирового экономического развития за счет обеспечения органического взаимодействия экономических континентов Запада и Востока. Если Евразия превратится в плотину, препятствующую такому взаимодействию, то возникнет угроза общего цивилизационного застоя.

Россия объективно оказывается в точке пересечения интересов цивилизационного развития в грядущем тысячелетии. От правильного осмысления ее роли в мировом развитии и выработки адекватной этой роли политики зависит и ее историческая судьба.

Все это, вместе взятое, позволяет характеризовать евразийское направление как возможный главный вектор российской внешней политики. Именно этот вектор позволит России оказывать все более заметное влияние на ход международных событий. Если же Россия не сможет найти адекватное и достаточно четкое определение главного вектора политики, то она будет шаг за шагом вытесняться на обочину основных экономических и политических процессов, происходящих в мире.

4. Интеграционные процессы в Европе

и проблема идентичности России

В контексте евразийского курса политики возникает вопрос о формах участия России в интеграционных процессах Западной Европы. Пока что на Западе не рассматривают Россию как полноправного и активного участника в западноевропейской интеграции. Считается, что Россия неинтегрируема прежде всего в военном отношении. Все восточноевропейские страны и страны СНГ в принципе могут быть интегрированы в структуры НАТО и ЗЕС. России предстоит быть одиноким стражем своего собственного бытия.

Россияне, конечно, могут думать, что западноевропейцы якобы хотят их видеть в своих братских объятиях, но в Западной Европе на этот счет не было ни опросов общественного мнения, ни референдумов.

С другой стороны, если Россия пойдет своим особым путем, будет следовать своей специфической миссии, то не приведет ли это к новому глубинному расколу европейского континента? Как вообще станут возможными общеевропейские структуры и общие ценности для Европы?

Вполне мыслима ситуация, при которой будет существовать одна супернация – европейская, которая будет включать в себя многие народы. Нация будет определяться не по этническому происхождению, а по принадлежности к данной супернациональной структуре. В свое время существовало такое понятие – “советский народ”. Его объявили “химерой”. Теперь эта “химера” возникает на европейской почве.

Россия при этом будет объективно подталкиваться к принятию “русоцентризма”. Русоцентризм считается свойством российских интеллектуалов. Но думается, что это поверхностный взгляд на это явление.

В принципе существуют различные формы франкоцентризма, германоцентризма, англоцентризма. Их корни уходят в глубь истории.

Мировая история показывает, что многие нации рассматривают самих себя в качестве уникальных явлений. Достаточно напомнить об определении Китаем себя в качестве центра Поднебесной, о самоопределении Рима в качестве вечного города или признании еврейским народом себя в качестве избранника Бога.

Для “русоцентризма” характерны две особенности. Первая связана с готовностью к коллективному самопожертвованию;
вторая – с постоянным чувством вины, порождаемым несоответствием реальности нравственному идеалу.

На этой почве возникает такое необычное явление, как коллективное нравственное самопорабощение.

В этом отношении Запад мог бы преподать полезные уроки для России.

Западная ментальность включает требование признания прав и достоинства человека как индивидуальности. Это – сильная сторона и современной общеевропейской идентичности. Народы всех основных стран Западной Европы освоили не только философски, теоретически, но и сделали основанием образа жизни античную идею духовной и физической гармонии человека, римскую идею неотъемлемости прав гражданина, незыблемости закона, христианскую идею о трансцендентном начале в человеке и о боге как единственном абсолютном его судье. Именно Запад стал родоначальником идей свободы, равенства и братства, основных измерений парламентаризма и демократии. Нет сомнения в том, что эти ключевые идеи имеют универсальный смысл.

Духовная интеграция с Западом в этом направлении могла бы многое дать России. Это мог быть путь коррекции Духа России, предотвращающей возможность реанимации произвола власти, соединения Духа России с Духом Западной Европы, который придает человеку как личности такие качества, как стремление к истине и толерантность, открывает путь нормальной коммуникации между людьми различных верований, этнической и национальной принадлежности.

В этой связи необходимо отметить, что старые формы российского мессианства утратили былое влияние. Правда, Россия все еще считается последним относительно надежным оплотом православия в современном мире. И если православие получит статус государственной религии, то тогда возникнет немало дополнительных трудностей в формировании общей духовной основы европейской идентичности. Хотя и здесь не существует непреодолимых барьеров. Достаточно вспомнить опыт Великобритании, где англиканская церковь является государственной.

Мессианская ментальность поддерживается также общенародной памятью об освободительной миссии страны в борьбе с международным фашизмом. Какие бы ошибки ни совершало руководство, великая миссия народа сохраняет свою силу.

Очевидно, что эти особенности российской ментальности не ставят под сомнение возможности интеграции в духовной сфере, но они нацеливают на учет специфики духовных ориентиров народов.

Современный Дух России – это сложное, подчас противоречивое явление.

С одной стороны, в нем сохраняется видение приоритета высшей цели как она понимается на данном этапе развития общества. С другой стороны, путь демократии в российской ментальности должен утверждать приоритет закона, общих правил жизни, которым должны следовать все, независимо от того, носителями каких целей, каких идеологических и религиозных принципов они являются.

Россия может войти в Европу через арку демократии. Она может на равноправной основе сотрудничать в европейских парламентских, межгосударственных структурах. И этот процесс “уже пошел”. Важность этого аспекта европейского сотрудничества для России очевидна: оно позволяет непосредственно, из “первых рук” осваивать опыт европейской демократии; Россия шаг за шагом будет становиться “своим человеком” в Западной Европе, а также частью “своего мира” для западноевропейцев; постепенно будет исчезать “двойной язык” в процессе коммуникации между представителями России и стран Западной Европы, когда говорится одно, а имеется в виду нечто иное; принцип равенства в этой области может быть реализован непосредственным образом. Все это вместе взятое делает сферу сотрудничества в области утверждения принципов демократии авангардной, прокладывающей пути в будущее общеевропейского сотрудничества.

Между тем и здесь возникает парадокс: стратегические просчеты в осуществлении реформ привели к тому, что демократические принципы оборачиваются против тех политических сил, которые считали себя гарантами демократии. Встает вопрос: будут ли эти силы строго следовать демократическим принципам, а если нет, то можно ли их и дальше считать гарантами демократии?

5. Угроза Азиопы

Нельзя не видеть, что угроза для европейской безопасности связана также с неконтролируемыми цивилизационными сдвигами в России, которые можно определить как явление Азиопы.

“Азиопа” – неологизм Н.П.Милюкова – являет собой искажения традиционных социальных принципов как Востока, так и Запада. Псевдоазиатский компонент состоит в неограниченной личной власти, не опирающейся ни на традицию, ни на религиозный закон. Азиопа в миниатюре – это “порядок” в криминальных структурах. Он основан на групповых понятиях “чести”, “достоинства”, с одной стороны, и беспрекословном подчинении “авторитету”, – с другой.

Псевдоевропейский компонент Азиопы заключается в абсолютизации индивидуальной воли. С этой точки зрения свобода есть реализация личного “норова”, а не социального разума. Складывается отношение к соблюдению демократически принятых законов как нежелательному “формализму”. Все знают, что разговоры о правовом государстве, о верховенстве конституции носят декоративный характер.

Общее социальное следствие Азиопы – это усиление тенденций к социальному хаосу, утверждению приоритета принципа силы, деструктивность на всех уровнях жизни.

Азиопа возникает не сама собой. Ей открывают дорогу такие популистские лозунги, как: “общественная собственность – ничья”, “патриотизм – прибежище негодяев”, “доллар – бог общества”. Нравственная атмосфера Азиопы формируется широким распространением псевдокультуры. Нравственный релятивизм становится благоприятной почвой культивирования специфического духа презрения к принципу истины и социальной справедливости.

Можно ли создать плотину на пути Азиопы? Да, это возможно. Такой плотиной может стать организация на корневом уровне демократических форм жизни, с одной стороны, и создание меха-низмов формирования высокой духовности общества, – с другой.

Проблема сегодня состоит в том, что в России в связи с процессами духовной эрозии возникло иллюзорное отождествление идей, лежащих в основании социальной нравственности и гражданского долга, с представлениями мифологического сознания.

Характерно и восприятие событий, положивших начало радикальным реформам, как освобождения российской истории от эсхатологической и прогрессистской предписанности1).

Это освобождение истолковывалось как реализация тезиса: “истории (Historic) нет, она исчезла”2). Исчезло понимание бытия как долженствования, предписанного сверху, государством, а значит исчезла и история как предписанное сверху описание событий социальной жизни.

Это верно. Однако вызывают сомнение оптимистические представления, будто бы 20 августа 1991 г. “целое поколение, которому вроде бы суждено было прозябание в “ничто”, стало цветом новой русской истории”3), а история теперь получает свой смысл не из эсхатологических и прогрессистских доктрин, а из целей и “деяний людей”4).

В этой связи встает вопрос: из каких деяний людей сегодня складывается история?

Поскольку испарился Дух России, который объявлен “мифом”, и поскольку подверглись эрозии общие ценности, прогноз об исчезновении истории начал осуществляться, но в ином смысле. Возникла угроза для истории государства Российского.

Государство утратило стратегическую цель: ему стали не нужны ни производственные структуры, выполнявшие ранее общенациональные задачи, ни фундаментальная наука, ни высокая культура, призванная формировать нравственность народа. Не включенные в систему государственной службы индивиды стали во все более широких масштабах превращаться в деклассированных элементов. С другой стороны, узкий слой богачей, состоящий в основном из представителей старой номенклатуры и теневой экономики, так же далек от общенациональных, общегосу-дарственных интересов. Свои проблемы они уже решили на много поколений вперед и с Россией связаны лишь номинально. Основной слой населения, находящийся между деклассированными элементами и богачами – “новыми русскими”, думает о выживании. Он связан непосредственным образом с процессом эрозии эсхатологических и прогрессистских идей, поскольку эта эрозия забросила этот слой в зоны постоянного социального риска.

Возникают и теоретические объяснения этого процесса. Одно из них состоит в следующем: “При всех перепитиях борьбы за власть “постперестройщики” логически должны выполнять программу перестройки и “позднего застоя” – программу Истории конца XX в. по выталкиванию значительных групп населения из сферы социальных гарантий жизни”1).

Эта программа реализуется путем приватизации насилия. Соответственно возникает ситуация, при которой “на данный момент нет общепринятого социального критерия для отделения нормы от криминала, общества – от контробщества. Социума от Асоциума, бизнесмена... – от бандита”2).

Новая социальная иерархия здесь возникает в ситуации, когда нет обособления легальных и нелегальных аспектов ее функционирования.

Соответственно появляются такие оценки исторического периода, переживаемого Россией, которые фиксируют его парадоксальность, кажущуюся невозможность. “Не покидая свой дом, – пишет в этой связи философ И.Б.Чубайс, – мы оказались бездомными. Причем отсутствие мировоззренческих ценностей, то, что получило название беспредел, ведет к общей деградации, но наиболее негативно воздействует на саму власть. Сбросив с себя красно-коммунистический плащ и слегка прикрываясь маской с надписями свобода, рынок, православие, властвующая каста, по существу, не скрывает свои истинные интересы и намерения – это власть, деньги, привилегии. Эти интересы поставлены в центр внимания всех ветвей власти и всех ее уровней, ибо ничего другого, ничего возвышающего, никакой общегосударственной идеи у них попросту нет. Сама же Россия нынешнюю “элиту” абсолютно не интересует... Подобного периода в нашей истории не было никогда”1).

Если цели новой русской истории непосредственным образом отождествляются с целями индивидов, находящихся на верхних и нижних этажах новой иерархии, то тогда российская история должна излагаться не столько в серьезных книгах и учебниках, сколько на страницах газет в разделах криминальной хроники. Попасть в такую “историю” дело весьма сомнительное в нравственном отношении. И кто же теперь составляет цвет русской нации? Это не праздный вопрос.

Специфика российской традиции состоит в том, что индивидуум получает свое социальное достоинство от государст-венной службы. Соответственно эрозия общих государственных целей оказывается связанной с тем, что огромные массы профессионально зрелых индивидов лишаются высокого смысла бытия и достоинства. Поэтому вряд ли стремление сохранить духовные ценности России следует толковать как попытки выброшенных из истории ретро-градов вновь собраться “вокруг дряхлых и древних своих идолищ”2).

Как показывает опыт, нигилистическое отношение к нравственным традициям России лишь открывает шлюзы саморазрушения страны и государства.

Гегель как-то сказал, что все действительное разумно. Российские гении всегда становились “выше” действительности и брали на себя задачу ее разрушения, чтобы на развалинах открыть новый путь истории, построить совсем новое светлое будущее.

Поэтому, как это ни парадоксально, от высшего нравственного Духа России до Азиопы всего один шаг.

Сегодня это вынуждены констатировать сами инициаторы коренных перемен.

А.Н.Яковлев, считавшийся одним из главных архитекторов перестройки, так характеризует ситуацию: ''Куда идет Россия? Россия и сама этого еще не знает”1). Главное явление происшедшей трансформации – это свобода. Но и здесь возникает фундамен-тальное сомнение: “Казалось бы, может ли “Свобода” быть полнее? Но это не свобода. В русском языке есть для этого гораздо более точное слово: вольница”2). И “вхождение в историю” оказалось совпадающим с ее отрицанием: если октябрь 1917 г. строился на отрицании всего предшествующего периода развития, то август 1991 г. безоговорочно начал отрицать три четверти века после-революционной жизни3).

Не являются ли неудачи “крутых поворотов” свидетельством и того, задает вопрос А.Н.Яковлев, что в природе российской государственности есть “нечто”, нами пока не понятое4). Видимо, это так. Игнорирование этого “нечто”, определяющего специфику России, и ведет к крупным провалам политики. Азиопа и есть такой фундаментальный провал.

Азиопа – это изменение знака русского Духа на обратный: государственная власть как реализация высшей нравственной идеи превращается в самовластье; свобода как высшая ценность жизни личности оборачивается массовым своеволием. Когда индивиды чувствуют себя свободными от “бремени” общегосударственных целей и задач, а государство становится “местом” реализации частных целей, эта “легкость” жизни индивидов ведет к всеобщему краху. Из этого краха и вырастает угроза для европейской безопасности.

Чтобы Россия нормально входила в Европу, нужно перекрыть пути Азиопе. Для этого необходимо: ликвидировать каналы, по которым бесконтрольно утекает национальное богатство страны; осуществлять приватизацию, опираясь на критерий экономической эффективности; рассматривать экономическую реформу как средство повышения технологического уровня производства, образования и культуры общества.

Если страна и дальше будет катиться по пути экономической деградации, то, все еще обладая некоторыми признаками сверхдержавы, такими, как ядерное оружие и средства его доставки, Россия станет субъектом политики, который будет играть роль постоянной угрозы для европейской безопасности.

Особое внимание следует обратить на культивируемое в условиях торжества Азиопы политическое юродство, приучающее к ненормальности в политике как явлению общепринятому.

Истоком и постоянной социальной базой политического юродства становится вышедшая на поверхность общественной жизни активность полуинтеллектуалов, из которых рекрутируются политические и идеологические лидеры – популисты. Они могут оказаться и во главе партийной номенклатуры, и входить в ряды демократического авангарда. Их общий признак – приоритет личного “величия”.

Назрела ревизия тщательно взлелеянных мифов о роли полуинтеллигенции, таких, как о ее посреднической роли между властью и народом, о ее особой политической одаренности, способности вести кого-то за собой и чему-то научить.

Журнал “Посев” в последнее время приступил к публикации статей, в которых дается характеристика современных популистов – идейных и политических вождей реформаторского движения в России.

Говоря о В.Новодворской, неизменном и неустанном ораторе на всех псевдодемократических тусовках и “звезде” телеэкрана, журнал отмечает, что “не каждый смешивает понятия так лихо и бесстыдно”1), как она. Действительно нужна особая “лихость”, чтобы объявить “ненормальным” весь русский народ.

Полуквалифицированные полуинтеллектуалы, использующие различные демагогические приемы самовнушения и внушения, создают вокруг политики своеобразную атмосферу “приоб-щенности” к неким тайнам и внутренним механизмам влияния, так что вся обычная масса как бы заранее отстранена от этой сферы. “Причастные” же носят в себе особое притязание и требуют для себя особого статуса. Это порождает “переувлеченность” политикой, культивирование внезапных приходов в гости и дискуссий в три часа ночи, ажиотаж вокруг самиздата и “борьбу за то, чтобы наша борьба стала главным содержанием борьбы”1). Полуинтеллектуалы, покидая родную страну, орут песни про “Россию-суку”, оплакивают свою молодость, проведенную в “стране дураков”2).

Нам не следует удивляться, что многое у нас делается “не как у людей”. Под воздействием полуинтеллектуалов масса легко поддается внушению политических и профессиональных артистов. Поэтому у нас могут свершаться странные дела – разрушается нечто весьма ценное для реальной жизни ради каких-то необычайно возвышенных и в то же время весьма смутных в практическом отношении идей. Здесь чувства доминируют над здравым смыслом, и это признак детского сознания. Оно может быть благом для религии, но в практической социальной жизни решающую роль должен играть трезвый расчет.

Без правильного понимания роли профессионально подготовленных специалистов в политике будет и дальше происходить смешение профессий: артист будет играть роль министра культуры, кинорежиссер выступать по телевидению как социальный теоретик, дающий “компетентную” оценку хода реформ, а писатель-гypy глубокомысленно советовать президенту страны то, что тот и сам давно знает.

6. Россия как фактор цивилизационного равновесия

Предотвращение угрозы Азиопы, ключевую роль в котором может сыграть духовная интеграция с демократическими ценностями Западной Европы, открывает путь позитивному самоопределению России.

Россия как великая евразийская держава исторически стала ключевым фактором цивилизационного равновесия. Стабильность огромного региона около и вокруг России определяется ее ролью щита близких ей народов и государств.

Внутренние разломы, цивилизационные трансформации превращали Россию в источник нестабильности соседних регионов. Многие страны сразу же становились полигоном противоборства различных сил.

В этом контексте самоопределение России всегда имело свой специфический смысл. Утрата специфической духовной ориентации получила образное и весьма точное определение – “смутное время”.

“Смутное время” исторически вызывалось определенными причинами, среди которых следует особо выделить целенаправленное разрушение цивилизационной специфики России, связанной с духовной целостностью ее народа, социальным признанием общей истины, освящением этой истины через определенную интерпретацию целостности исторического Бытия.

В самосознании России сформировались две, по видимости, взаимоисключающие тенденции в определении целостности исторического Бытия.

Одна неразрывно связана с интуитивным видением “намерения” Бытия. Это намерение детерминирует место России в истории. На основе этого видения складывается тройное ролевое тождество: намерение Бытия совпадает с намерением государства и человека, что и предопределяет истину жизни.

Интуитивному видению намерения Бытия соответствует концепция цельного знания, соединяющего религию, философию и науку.

На основе цельного знания возникает особый тип магического отношения к исторической жизни: уверенность в том, что конечное суждение о происходящих событиях будет вынесено лишь в установленное время; суждения самих людей, в том числе и ученых, считаются крайне ограниченными и заведомо субъективными.

Другая цивилизационная ориентация носит сугубо сциентистский характер и является критической реакцией на первую.

Отрицание намерения Бытия связано с абсолютизацией общих законов исторического развития, определяющих стадии исторического процесса. Россия, коль скоро она попадает в высшую стадию, может стать мировым лидером.

Единство исторического закона, государственной политики и целей жизни отдельных индивидов приводит к глубоким институциональным и социально-психологическим сдвигам, формированию новой ментальности и нового образа жизни. Творцы реформ, не осознавая это, затронули ключевые аспекты российского цивилизационного бытия. Они не задумывались над проблемой российской цивилизационной парадигмы, поскольку им казалось, что есть “универсальная” западная парадигма: экономические успехи, рост потребительской корзины создадут материальные условия консенсуса, установления всеобщий связи и позитивного взаимодействия всех в новой ситуации. Это, как не трудно заметить, тот же экономический материализм, но сопровождаемый антимарксистской риторикой.

На Западе давно сложилась цивилизационная парадигма, существенно отличная от российской. Там социальное поведение детерминировано приоритетом закона. Индивиды соблюдают общие правила, в рамках которых каждый находит личный смысл жизни. В течение столетий на Западе шел процесс формирования по сути дела независимых от государства частных организаций, которые нуждаются в труде свободных индивидов. Возможность самореализации вне государственных структур – это важная специфика западной цивилизационной парадигмы.

Поскольку эта парадигма была механически перенесена в Россию без подготовки соответствующей социальной почвы, она породила отчетливо выраженную тенденцию к хаосу.

В условиях хаоса исчезает реальное видение индивидами целостности социального и исторического бытия. Одновременно государство по сути дела снимает с себя ответственность за бытие индивида.

Индивид в этой ситуации считает истинными два правила: “каждый сам за себя” и “все попробовать”. Действие этих правил нельзя изменить ни указами, ни силой.

Ожидания быстрого экономического и социального подъема вместе с освоением западной парадигмы рухнули под напором экономического коллапса, войны в Чечне и деградации культуры. Вместе с тем произошел и шумный теоретический разворот на сто восемьдесят градусов певцов демократии.

Нельзя в этой связи не обратить внимания на эволюцию взглядов А.Зиновьева, известного логика и философа, который был кумиром демократически мыслящей молодежи, выступал против сталинизма, засилья идеологического догматизма. Сегодня, подводя итоги осуществленных под воздействием неортодоксальных идей преобразований, А.Зиновьев предлагает арестовать Горбачёва, Яковлева, Шеварднадзе и их выкормышей и повесить в 24 часа, а всех монархистов, радикалов и анархосиндикалистов отправить в трудовые лагеря1). Нынешние представители молодежи считают, что позиция А.Зиновьева находится на уровне “завываний базарной торговки”2). Очевидно, однако, что дело обстоит не так просто.

Резкая реакция на коллапс государства закономерна. Но неясными остаются его истоки. Кое-кто говорит о “закономерности” коллапса, другие считают его следствием предательства.

Думается, что главная причина – в недоучете цивилизационной специфики России.

Особенность российской социальной традиции состояла в сочетании общинной демократии на корневом уровне с крайней централизацией на высшем государственном уровне.

Положение конкретного человека в России вне общины традиционно зависело от его места в системе государственной службы. Индивид не мог найти подлинной самореализации, если он утрачивал ценность для иерарха, олицетворяющего государство как целое. С установлением “непосредственной демократии” после Октябрьской революции эта зависимость даже усилилась, обрела гротескные формы.

Служба для государства на высоком посту – это и есть подлинная самореализация в России. Вместе с тем в этом и заключается основа устойчивости тоталитарных тенденций.

Разрушение несущей конструкции этой традиционной парадигмы породило утрату фундаментальной жизненной ориентации у широких масс населения.

Механическое заимствование западных стандартов привело к возникновению малопонятного государственного языка и непониманию смысла управляющих образований: мэрия, префектура, муниципалитет – все это понятия, лишенные для рядового гражданина функционального значения: он не знает, где можно найти решение того или иного своего вопроса.

Это не значит, что Россия навеки заключена в своей традиции поляризации власти между понятным всевластным центром и общиной на корневом уровне. Но выбор демократического пути объективно требовал создания “горизонтального” структурирован-ного социального пространства, в котором индивиды получали возможность самореализации помимо “низа” и “верха” в государственной иерархии.

Только в этом случае масса получала возможность перестать быть бесформенным материалом для проявлений государственной воли. Самоопределение в “горизонтальных” структурах является ключевым фактором освобождения и от своеволия. Приоритетным становится разумное социальное поведение.

В общенациональном смысле разумное социальное поведение в России может быть наполнено реальным содержанием лишь в контексте объективного евразийского географического и исто-рического качества страны. Это качество предполагает позитивную роль сосуществования, взаимодействия и постоянного диалога культур, позволяющего определять общий позитивный вектор эволюции российской государственности.

Существует немало теоретических обоснований российского евразийства.

Существовали попытки выявить природу евразийства России в сочетаниях леса и степи, обусловливающих необходимость постоян-ного взаимодействия, симбиоза образов жизни. Евразийство рассматривалось и через необходимость сочетания различных этносов, позволяющего получать интегральную выгоду от совместного использования уникальных ресурсов и разделения труда.

Ряд этих факторов продолжает действовать и сегодня. Следует иметь в виду, что безопасность народов на евразийском пространстве, как показывает опыт, неделима, так что обострение цивилизационных конфликтов непосредственно вытекает из нарушения фундаментальных принципов евразийства.

Очевидно, что сегодня необходим новый взгляд на евразийство в связи с происходящими глобальными циви-лизационными сдвигами. Соответственно и евразийство становится явлением глобальным по своему характеру и смыслу. Западная Европа стремится в Азию, Азия уже присутствует в Европе. Синтез культур Запада и Востока становится и необходимым, и в какой-то мере, при позитивном характере мирового развития, неизбежным.

Современное евразийство как принцип политики может дать реальный позитивный результат при взаимной адаптации западноевропейской и евразийской цивилизационных парадигм. В этом случае оно может открыть путь к новому истолкованию стратегии развития применительно к экстремальной ситуации XXI в. Через фундаментальные истины евразийства отчетливо раскрывается осевая связь России с Западной Европой. Внимание политиков и аналитиков сегодня приковано к симптомам дикого капитализма в России, к хитросплетениям дипломатической игры на Балканах, к экспорту в Россию телесериалов и порнофильмов. В этом подчас и видят связи России с Западом и из них выводят возможность или невозможность интеграционных процессов. Но необходимость интеграции вытекает из иных явлений, среди которых главное – это обнаружение исторического тупика, порожденного самоуверен-ностью индустриализма, оправданием безграничной эксплуатации природы. Такая ментальность превращает видимость побед в исторические поражения.

Другим ключевым фактором интеграционных процессов становится бесперспективность внешней военной экспансии. Можно, конечно, мысленно представить экспансию Запада на Восток, что соответствует и некоторым реалиям современной политики. Но с таким же успехом можно представить и экспансию Востока на Запад, особенно если учесть демографическую волну, поднимающуюся на Востоке. Следствием этого в современных условиях станут смертельные объятия народов, падающих вместе в пропасть исторического небытия.

Евразийство в современных условиях может стать при правильной стратегической ориентации практическим транслятором языков различных культур тем “мягким барьером”, который способен гасить зарождающиеся межцивилизационные конфликты.

Евразийское понимание внутреннего мира человека как бесконечности особого рода, возникающей на основе беспредельности идеального и возможности неограниченного совершенствования в самоосуществлении личности и соответственно истолкование качества жизни как результата одухотворения окружающего мира может открыть новые направления цивилизационного развития, соответствующие условиям грядущего столетия.

И здесь опыт России во многом уникален.

Евразийская идея как идея глобальных культурных взаимосвязей сегодня органически соответствует и процессам формирования информационных сетей, охватывающих мир, и все более широкому распространению универсального языка науки. Материальная основа глобального интеллекта должна получить адекватное содержание, открывающее реальные возможности выживания человечества в перспективе.

В этом смысле региональная осевая связь России с Западной Европой находится в соответствии с ведущими глобальными тенденциями. Она вместе с тем выходит за пределы тех целей и задач, которые ставит НАТО.

Преодоление узости регионального мышления дело не простое, но крайне необходимое. Более широкий стратегический взгляд, не разделяющий, а соединяющий коренные интересы России и стран Западной Европы, открывает такие возможности взаимодействия между динамично развивающимся Азиатско-тихоокеанским регионом и старым континентом с его огромным техническим и научным опытом и культурным потенциалом, от которого выиграют все.

(1996 г.)