Характер духовных ошибок в России

Интеллектуальные лидеры неоднократно оповещали общество, что они знают истину и знают, куда нужно вести дело. И народ с доверием воспринимал эти самоуверенные заявления.

И каждый раз Россия оказывалась в ситуации социально-экономической катастрофы. Если раньше духовные лидеры, когда они шли к власти, говорили о глубинной мудрости народа, то теперь после всех осуществленных глубинных преобразований они все чаще говорят о духовной «болезни» народа.

Реформации в России всегда возникают как следствие бескомпромиссной борьбы со злом. Но поскольку то, что определяется как зло, составляет саму ткань жизни, борьба со злом оборачивается и борьбой с российской жизнью.

В этой борьбе и заключается сущность критического разума.

1. Критический разум
Исходный постулат критического разума – это абсурдность российской жизни. Критический разум стал парадигмой российского интеллектуализма. Это не только познавательное, но и социально-психологическое явление.

Критический разум формируется в правящем классе России – в дворянской среде. Он занял доминирующие позиции в духовной жизни России XIX в.

Представление об абсурдности российской жизни мотивировалось специфической абсурдностью положения дворянского класса. Дворяне имели рабов – крепостных крестьян и вместе с тем сами были рабами самодержавия.

Быть рабовладельцем и одновременно быть рабом – это бесспорно социальная ситуация абсурда. Ее изменение требует самоотречения, через которое приходит общая свобода.

Критический разум – это некое отчаянное отрицание, понимание того, что свобода проходит через деструкцию собственного бытия.

Это и есть цивилизационная ошибка критического разума. Утопическая жизнь абстрактного разума принимается за истину, а реальная жизнь реальных людей кажется заблуждением. Все начинается с решительных нравственных определений и заканчивается общей деструкцией нравственных оснований жизни. Общество кажется состоящим из одни дураков, неспособных понять истину и выбросить за борт хлам традиций. Однако продуктом реформаций оказываются как раз те дураки, которые поверили в интеллект носителей критического разума.

Разум здесь – это не здравый смысл, требующий исходить из реально возможного, а некое идеальное состояние, утопия, которая объявляется критерием оценки общественных реалий. Такой подход не совпадает с критикой тех или иных недостатков, которые требуют исправления, а значит, улучшения положения дел.

Это – «честная» деструкция социальных и нравственных ценностей прошлого, а вместе с тем и реальная деструкция всего существующего.
Вместе с ростом грамотности код жизни в России стал модифицироваться под воздействием литературной традиции. Парадигма жизни, сформированная блестящими интеллектуалами, становится кодом массового восприятия реалий жизни. А эта парадигма дала весьма специфические ориентиры.

Грибоедов, например, в качестве носителя разума представляет Чацкого, который противостоит всему московскому окружению. Между тем такой разум с точки зрения здравого смысла представляется проявлением ненормальности.

Н.В. Гоголь попытался выявить цивилизационную суть российской жизни, представив ее в виде хоровода придурков, которыми манипулирует весьма приятный для этого общества мошенник. Эта же идея положена и в основу известной гоголевской пьесы «Ревизор».

Салтыков-Щедрин создал характерный символ России в известной «Истории одного города» как города Глупова.

В России возникли дворянские гнезда, которые по любым стандартам можно считать реализацией идеала разумной жизни – гармонии человека с природой, семейной гармонии, возможности самореализации в самых высоких проявлениях культуры.

Сейчас можно с полной определенностью сказать, что такой жизни нигде и никогда больше не будет.

Вместе с тем дворянские интеллектуалы, такие как Чаадаев, считают прошлое России и ее настоящее примером цивилизационной неопределенности, некий негативный урок для всего человечества.

Первоначально казалось, что критический разум – это интеллектуальная реакция на абсурды самодержавия. С ликвидацией самодержавия должен был исчезнуть и реальный базис критического разума.

Однако в действительности этого не происходит, как будто бы мы имеем дело с априорной формой самосознания, открывающей путь для радикального отрицания.

При всех сменах идеологических и политических масок (черный передел, революционный террор, перманентная революция) мы имеем дело с архетипом «перестройки» всех и вся: это изменение и людей (создание «нового человека») и обстоятельств (создание нового уклада
жизни).

Подтверждением того, что мы имеем дело с определенным архетипом сознания, служит и та радикальная перестройка, которая была предложена теперь уже не только своей стране, но и всему миру М.С. Горбачёвым.

Номенклатура советского общества оказалась в ситуации, сходной с ситуацией дворянства. С одной стороны, в ее руках находилась реальная общественная власть. С другой стороны, она была заложницей общественной системы: выпадение из номенклатурного кресла означало потерю всех привилегий, превращение в действительного пролетария. Бытие во власти и безвластье – это абсурд; соответственно, и вся социальная система стала рассматриваться через эту призму.

Здесь появились точки соприкосновения номенклатуры с диссидентством. В итоге произошел переворот идеологических полюсов, обеспечивший начало процесса обвальной приватизации, либерализации и резкой социальной дифференциации.

В этой ситуации происходит кардинальный метаморфоз исторической ментальности. Утверждение социалистической идеологии, как известно, сопровождалось радикальной критикой всей дореволюционной истории России. Россия как бы заново хоронила своих мертвых. Теперь эти мертвые восстали из своих могил, но не в качестве дураков
и грешников, а в качестве мудрецов и святых.

Интеллектуальные «танки» реформ увидели светлое будущее России в ее историческом прошлом. Однако, как оказалось, это историческое прошлое далеко не однородно: если вы полагаете, что идеал был реализован февральской революцией 1917 г., то вы отрицаете монархию. Если вы считаете монархию наиболее пригодной для России формой правления, то тогда вы должны признать февральскую революции исторической ошибкой.

Эти трудности представления прошлого в качества идеала будущего всплыли достаточно быстро, так что общественное сознание оказалось парализованным.

Критический разум, начавший в XIX в. с полного отрицания позитивного смысла исторического прошлого России, в ХХ в. завершил свое интеллектуальное путешествие реставрацией прошлого России как воплощения исторической истины.

Совершив это круговое движение, критический разум утратил статус цивилизационной истины. Он стал использоваться в качестве орудия в борьбе за передел собственности. Срывание всех и всяческих масок с политических конкурентов и создание прикрытий для нечистых на руку бизнесменов – такова конечная станция архетипа критического разума.

2. Пророческая парадигма

Второй формой борьбы с российскими цивилизационными реалиями стала пророческая парадигма.

Для пророческой парадигмы характерны заимствование истины жизни других народов и попытки пересадить ее на родную почву.

Исторически пророческая парадигма возникает как следствие откровения. Бог избирает человека, которому сообщает истины бытия. Человек, получивший эти истины от Бога, становится пророком.

Пророк должен выполнить свою миссию – донести до профанной массы истины Бога и таким образом просветить ее, указать путь подлинного спасения.

В парадигме пророческого мышления мы видим три основных звена: источник абсолютной истины; посредник – пророк, узнающий истину; профанная масса, жаждущая познать истину жизни.

Российский интеллектуализм возникает на волне Петровских реформ и формируется под прямым воздействием европейского Просвещения. Соответственно, он свободен от религиозного догматизма, однако сохраняет в себе пророческую парадигму социального мышления. Вот его три основных звена: интеллектуальный авторитет, воспринимаемый как источник абсолютного знания; интеллектуал, ознакомившийся с абсолютным знанием и осознавший свою миссию посредника – пророка; профанная масса, которой в силу тех или иных причин не доступен источник абсолютного знания.

В России последовательно источник абсолютного знания отождествлялся с именами Вольтера, Гегеля, Шеллинга, Фейербаха, Маркса. Соответственно, возникали и посредники – пророки, для которых собственно российское социальное и гуманитарное знание казалось убогим, отсталым, неадекватным, заслуживающим презрения.

Эта тенденция наблюдается и в ХХ в., когда абсолютный авторитет марксизма был поколеблен. Новые источники абсолютного знания стали отождествляться с именами Э.Гуссерля, Д. Лукача, затем М. Фридмана и Ф. фон Хайека.

Смена богов в пантеоне российского интеллектуализма – это смена моды на западных теоретиков; вместе с тем мы наблюдаем появление волн пророков и их исчезновение с такой же регулярностью, с какой появляется и исчезает комета Галлея.

Неуважение к жизни России, в том числе и к ее интеллектуальным достижениям, порождает привычку глотать «жареных рябчиков» готового западного знания, даже если оно не соответствует российским условиям.

Пророческая парадигма порождает претенциозное и многообещающее мышление. Неизбежное крушение обещаний влечет за собой обратную реакцию – стремление восстанавливать сегодня все то, что вчера безжалостно разрушалось во имя высших истин.
Адепты критического разума и пророческой парадигмы обычно заполняют собой всю поверхность интеллектуальной жизни России.

Это создает иллюзию, будто Россия представляет собой «пустое» цивилизационное пространство, место постоянных экспериментов над народом.

«Вечные» цивилизационные формы

Цивилизационное развитие России действительно можно рассматривать в качестве общего урока, урока игнорирования цивилизационной специфики страны в ходе осуществления исторических модернизаций.

Цивилизационный код имеет определенные константы. В той или иной форме они постоянно дают о себе знать. Если в ходе осуществляемых преобразований они игнорируются как якобы не существующие вовсе, то это оборачивается эрозией глубинных оснований жизни, деструкцией цивилизационного субъекта, «рассеиванием народа».

Вот почему анализ абстрактных истин российского интеллектуализма, становящегося предпосылкой грандиозных исторических модернизаций, нуждается в тщательном и систематическом анализе.

Одним из важных аспектов этого анализа является рассмотрение представлений о цивилизационных константах России. Как их понимать, и существуют ли вообще вечные цивилизационные формы? Если они реальны, то тогда они должны проявлять себя в истории.

Вечную цивилизационную форму можно понимать как образец, сохраняющий свою сущность в исторической эволюции, обеспечивающий сохранность и порядок общественной жизни.
Это – своего рода платоновская идея, предшествующая реальной исторической эволюции и находящая в ней свое относительное воплощение. Она воспринимается в качестве истины
исторического бытия.

Свою истину исторической жизни с этой точки зрения Россия находит в такой государственной форме, которая обеспечила ее восхождение к статусу великой державы, влияющей на ход европейских и мировых событий.

С точки зрения действительного восхождения России к статусу великой державы различные попытки принизить ее цивилизационную роль или вообще объявить ее несуществующей выглядят смехотворно. Ведь Россия жила не в вакууме. Ее окружали многочисленные соседи, которые предпринимали постоянные попытки возвыситься над ней, покорить ее, низвести до положения второстепенной державы. Цивилизационный аспект в этих взаимодействиях играл
немаловажную роль. Россия нередко объявлялась «пустым» с цивилизационной точки зрения пространством. Однако попытки «заполнить» якобы «пустое» цивилизационное пространство России заканчивались плачевными результатами. Сколько раз Россия ломала хребет агрессорам, пытавшимся поставить ее на колени. После каждого своего очередного крестового или какого-либо иного похода бывшие агрессоры были вынуждены восхвалять российские добродетели, демонстрировать свое расположение. Но каждый раз до очередного
российского внутреннего кризиса.

Цивилизационная живучесть России на «стыке» Востока и Запада и представляется загадочной. Разгадать эту загадку пытались многие, но их выводы оставались на уровне догадок.

Один из ответов на этот вопрос казался связанным с выявлением той вечной исторической формы, которую несла в себе Россия.

1. Священная всемирная империя

В качестве такой вечной формы могла быть представлена форма империи. Хотя империи возникали и исчезали, однако сама форма продолжала жить, как бы переходя по наследству от одной цивилизации к другой. На это, в частности, обратил внимание выдающийся дипломат и гениальный поэт Федор Тютчев. Он считал, что Россия наследует вечную форму священной всемирной империи.

Этим объясняются ее исторические победы и ее неуничтожимость.
Тютчев писал: «Империя не умирает. Она передается… Вселенская монархия – это империя. Империя же существовала всегда. Она только переходила из рук в руки. Четыре Империи: Ассирия, Персия, Македония, Рим. С Константина начинается 5-я Империя, окончательная, Империя Христианская»2.

Таким образом, Россия как наследница 5-й империи получает самодержавную власть от цезарей. Она также наследует дух христианства, имеющего всемирный характер.

Соответственно, адекватная интерпретация российской духовности оказывается возможной лишь с некоторой сверхисторической точки зрения. С ней и связаны особые ритуалы, определяющие механизмы утверждения абсолютного в массовом сознании, правотворчество и формы исторической легитимизации государственных деятелей, осуществляющих сверхисторическую миссию. Соответственно, духовность связывается с символами абсолютизации, обеспечивающими прочность государственных образований, объединяющих огромные территории и народы, их населяющие. В этом цивилизационном пространстве разнообразные этносы и общины находят для себя условия жизни в безопасности и вместе с тем обретают огромный мир, в котором могут получить реализацию их локоцентрические и топофилические устремления. Россия – это целый космос жизни. В этом и состоял рациональный смысл идеи цивилизационного наследования.

Цивилизационное наследование отражает процесс складывания исторического сосуществования народов, приносящего суммарный позитивный результат для их жизни.

Вечная цивилизационная форма в этом смысле не внешний корсет, а система внутренних связей единого организма, наподобие кровеносной системы в живом организме.

Если вечная цивилизационная форма отождествляется с внешней формой государственной власти, то это влечет за собой стремление увековечить корсет, затрудняющий развитие. В этом заключен потенциал цивилизационных потрясений. Эта проблема была замечена давно и вокруг нее развертывались острые дискуссии.

Одна из первых ярких дискуссий такого рода – это известный спор Иоанна IV (Грозного) с князем А.М. Курбским.

Князь Андрей Курбский, вынужденный бежать в 1563 г. в Литовско-Польское государство от неистовств Иоанна IV, поднимал оружие вместе с поляками против родной земли. Это позорное дело, однако, не может скрыть важности возникшей между ним и царем полемики о природе самодержавия. Курбский утверждал, что самодержец должен окружать себя лучшими людьми и пользоваться их советами, не приближать к себе «ласкателей», льстецов.
В наиболее важных случаях следует обращаться к земскому собору, всенародному собранию. Самодержец – это человек, который может совершать ошибки, который имеет слабости. Для их нейтрализации и нужны соответствующие корректирующие государственные механизмы.
Иная точки зрения у Иоанна Грозного. Иоанн считает, что самодержец наделен особыми качествами, выделяющими его из ряда обычных людей – от князей до холопов. Если признается эта особость, то воля самодержца обретает сакральный характер и никто
не может ей противиться.

В первом послании князю А.М. Курбскому (5 июля 1564 г.) Иоанн Грозный пишет: «Кто противится власти – противится Богу; а кто противится Богу – тот именуется отступником, а это наихудший из грехов… О безбожных народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют… До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судачить с ними ни перед кем»3.

Очевидно, что самодержавный абсолютизм здесь утверждает себя путем полного подавления индивидуальности.

Как представляется, единство власти – это непременное условие сохранения цивилизационного пространства и безопасности.

Именно к такому выводу подталкивало двухвековое рабство России, ставшее во многом следствием междоусобной борьбы и политического хаоса. Самодержец, однако, склонен утверждать эту истину всегда и любой ценой. Но оказывается, существует предел абсолютизму самодержавия. Этот предел – абсолютная ценность индивида.

Индивид – это клеточка, из которой складывается общество. И если безопасность индивида не гарантируется, то под угрозу ставится и общественная, государственная безопасность. Утверждение самодержавного абсолютизма путем подавления абсолютизма индивидуального заключает в себе потенциал цивилизационной катастрофы.

Как справедливо отмечал Вильгельм фон Гумбольдт, безопасным следует считать такое положение граждан в государстве, когда осуществлению их прав – как прав личности, так и прав собственности – никто не препятствует4. Однородность власти создает общую внутреннюю опасность для граждан, что порождает мощные движения за утверждение абсолютизма индивидуального в различных формах.

Возникающая в итоге десакрализация верховной власти как реакция на бессмысленный деспотизм ведет к утверждению воли индивида как не имеющей какихлибо границ, кроме собственного субъективного чувства. Индивид становится зеркальным отражением самодержца в понимании истины своей самореализации. Соответственно формируется и общественная психология. В итоге дихотомия абсолютного деспотизма и абсолютного произвола индивидуальной воли пронизывает всю общественную жизнь вплоть до семьи.

Семья становится сколком общества. Индивидуальный произвол нейтрализуется лишь тем, что каждый член рода несет страшную ответственного за каждого.

Суровость жизни восточно-русского человека выражается в отношениях отца к сыну, в сокрушении отцом рёбер сына. Она отражает и общественную ответственность, и ответственность перед государством. Государство «за преступление одного члена казнило
всю семью и даже весь род. При таком порядке вещей власть старшего, власть главы семейства должна была быть вооружена сильными средствами»5.

Эта традиция, зафиксированная еще в Домострое Сильвестра, продолжала действовать и в XX в. Хотя И.В. Сталин произнес известную фразу: «Сын за отца не отвечает», однако механизм репрессий действовал по правилам Домостроя.

Очевидно, что нормальная жизнь становится невозможной в условиях соединения абсолютности самодержавной власти и абсолютности индивидуальной воли. В силу этого, несмотря на то, что абсолютизм оправдывался вечностью имперской цивилизационной формы, он был вынужден адаптироваться к реалиям нормальной социальной жизни. Эта адаптация в России происходила путем смягчения абсолютизма самодержавия с помощью привилегий.

Этим объясняется тот исторический факт, что привилегии в России в конечном счете получают необычайно широкое распространение. Они и укрепляют, и размывают основы самодержавия.

2. Демократия

Наряду со священной всемирной империей в качестве вечной цивилизационной формы полагается демократия. Вечность демократии обычно обосновывается ссылкой на ее соответствие природе отдельного человека.

Природа человека, коль скоро он появился на Земле, не претерпевает радикальных изменений – она относительно константна.

Цивилизационное влияние природы человека как раз выражается в том, что различия цивилизаций обусловлены адаптацией к особенностям тех условий, в которых человеку приходится обеспечивать свое выживание.

Хотя демократия не может похвастаться столь древним возрастом, какой имеет священная всемирная империя, однако она характеризуется достаточной исторической зрелостью. Успехи демократии вполне наглядно проявились в исторических победах Афин.

Демократии удалось пронести свои принципы через эпоху Средневековья. Подлинный подъем демократии зарождается в Новое время, когда абсолютистские режимы вступают в длительную полосу исторического кризиса.

В итоге этого кризиса к началу XIX в. возникают три действующие демократии; в 30-е годы XX в. их уже 13, а к концу XX в. их насчитывается уже более 60. Эта тенденция связывается с концом истории в том смысле, что демократия и рыночная экономика образуют вечные формы цивилизации6.

Восходящее движение демократии и нисходящая тенденция священной всемирной империи требуют своего объяснения.

Одной из фундаментальных причин этого процесса является огромное ускорение индустриального и научно-технического прогресса, обусловливающего динамичное изменение условий жизни.

Это изменение носит амбивалентный характер. С одной стороны, рост производительности труда создает предпосылки постоянного расширения потребления. С другой стороны, радикальное изменение условий с самого начала создает угрозы деструкции цикличности воспроизведения жизни в самых различных сферах.

Достаточно вспомнить последствия «огораживания», когда овцы стали «пожирать» людей, явления массового бродяжничества, не щадной фабричной эксплуатации рабочих, острейшие санитарные и иные проблемы крупных городов. Индустриальный прогресс создавал угрозу деструкции цивилизационного субъекта, человека.

С одной стороны, расширение возможностей потребления создает предпосылки для социального компромисса, а значит, и утверждения в обществе демократических форм политической жизни.

С другой стороны, демократия начинает исполнять ключевую цивилизационную функцию – функцию защиты человека и сакрализации его прав.

Этим объясняется восходящее движение демократии.
Существовала ли в России демократическая традиция?
В России предпринимались исторические попытки встать на путь демократии. Историю российской демократии обычно связывают с политическими традициями Великого Новгорода.
Однако следует признать, что эта демократия не дала тех форм общественного порядка, которые могли стать общей парадигмой российской жизни. Общественный порядок для России вырабатывался усилиями центральной власти. Именно она формировала и
условия передачи верховной власти, и положения права, которым следовала судебная система.

Новгородская демократия действовала как власть толпы: в соответствии с настроениями она смещала и приглашала князей, участвовала в междоусобицах, когда необходимо было объединение сил для борьбы с общим внешним врагом. При колонизации Севера новгородцы нередко участвовали в разбойных нападениях и грабежах.

Внутри Новгорода постоянно происходили раздоры, заканчивавшиеся кровопролитными схватками.

Новгородская демократия не стала властью закона, и это лишало ее исторической перспективы.

Попытки осуществить конституционное реформирование самодержавия, сделать его «демократическим» также заканчивались неудачей: попытка декабристов ввести самодержавие в конституционные рамки в 1825 г. потерпела сокрушительное поражение. Нельзя признать успешным и опыт Государственной думы.

Нельзя не обратить внимание на одну особенность процессов демократизации в России. Они обычно приводят к парадоксальным результатам. Демократия создает условия для требований о расширении привилегий. Это и превращает российскую демократию в абсурд.