Новые тенденции стали предпосылкой сверхоптимистических прогнозов и общих ожиданий коренного изменения образа жизни людей, беспрецедентного процветания. Возникла широко распространенная уверенность в том, что ориентация на научно-технический прогресс является достаточным основанием формирования аутентичного социального бытия.
Характерны в этом отношении суждения, высказанные Джоном Нэсбитом и Патрицией Абердин1).
Они считают, что человек 90-х годов XX в. находится “на заре новой эры”, что перед ним открывается наиболее важное десятилетие в истории цивилизации, период поразительных, основанных на научных открытиях технологических инноваций, беспрецедентных экономических возможностей, удивительных политических реформ и великого культурного возрождения.
Вот некоторые основные тенденции этого периода:
 – глобальный экономический бум, связанный с интеграционными процессами в мировой экономике. При этом не будет каких-либо пределов роста, связанных с нехваткой естественных ресурсов, сырья и нефти;
 – расцвет искусств, рост популярности музеев, театров, музыкальных обществ; искусства будут вытеснять спорт в качестве доминирующей формы досуга;
 – социализм в своих сложившихся формах будет отмирать, общество будет развиваться в направлениях политического плюрализма, свободной рыночной экономики и интеграции в мировую экономику;
 – будут происходить взаимопроникновение культур, формирование глобальных стилей жизни;
 – произойдет переосмысление концепции государства благосостояния, усилятся тенденции перехода от государственного регулирования к рыночным механизмам, от коллективизма к индивидуализму в различных сферах;
 – это будет период триумфа индивида над коллективом.
В такого рода прогнозах прослеживается общая идея, согласно которой все народы подходят к окончательному пониманию парадигмы бытия, к созданию универсальной цивилизации. Эта парадигма соединяет в себе два основных момента: веру в то, что прогресс обретает общую позитивную траекторию, обеспечивающую на основе научного знания безграничность практического совершенствования бытия человека; это в свою очередь становится объективной предпосылкой расширения границ индивидуальной свободы, неизбежности ее торжества в масштабах всей планеты. Таковы мегатенденции современного мира.
Такие прогнозы, однако, встречают критическое отношение пессимистов. Пессимисты делают акцент на негативные последствия современного технологического развития и роста потребления. Они отмечают, что современный homo faber – это носитель угрозы экологического коллапса, истощения энергетических и сырьевых ресурсов.
Человечество, как коллективный homo faber во всем многообразии своих этнических, национальных и исторических особенностей, оказывается перед лицом фундаментальных проблем, требующих незамедлительного решения. Благодаря его активности идея “конца истории” обретает буквальный смысл. В этой ситуации, как представляется, можно действовать на основе двух основных подходов.
Первый подход связан с постоянным сокращением тех форм деятельности человека, которые имеют амбивалентный характер; удовлетворяют исторически сложившиеся потребности человека, совершенствуют, усложняют, развивают их и вместе с тем ведут к эрозии фундаментальных предпосылок естественного существования человечества. Этот подход можно характеризовать как путь максимального упрощения существования во имя выживания человечества. Этот путь требует новой философии жизни, кардинальной ломки доминирующих ориентаций.
Второй подход связан с неизбежным сокращением оптимальной численности человеческого рода для удержания сложившегося понимания смысла бытия, параметров достигнутого образа жизни.
Как отмечает известный писатель-фантаст С.Лем, цивилизация в ходе развития имеет заметную тенденцию превращать параметры своей системы (своей планеты), до определенного момента неизменные, в переменные величины, что ведет к нарушению регулирования гомеостатической системы, естественно возникшей в процессе эволюции. Коль скоро, считает он, глобальный гомеостат теряет способность к саморегуляции, т.е. его параметры становятся зависимыми от человеческих действий переменными, то, значит, на людей ложится отныне ответственность за все то, что миллионы лет регулировала сама природа.
Парадокс состоит в том, что “большая идея” прогресса оказывается сегодня фактором дестабилизации. Спасение от тотальной катастрофы С.Лем видит не в трансферте инновационных технологий во все страны мира, а в активной деморегуляции, предотвращении “демографического потопа”, выработке плане-тарного подхода к земным проблемам, предотвращении мотори-зационного инфаркта человечества1).
Вместе с тем возникает проблема выбора тех критериев, в соответствии с которыми только избранным дается жизнь и обеспечивается ее развитие. Другая сторона этой проблемы состоит в том, кто будет устанавливать общие правила. Если это будет право сильного, то тогда в мире будет существовать легализованный геноцид. Социальная теория будет искать для него “достаточные” основания. Соответственно будут определяться “избранные” народы, страны, элиты, которые будут иметь предпочтительное право на жизнь. Возникает новая иерархия, невиданная ранее по своей жестокости. Это накладывает свой отпечаток на положение человека в обществе, на возможности реализации его прав.
Пессимисты считают, что технологический прогресс порождает опасную тенденцию ограничения прав личности, угрозу постоянного вмешательства государства в личную жизнь. Общество вступает в эру практической реализации антиутопий.
Характерны в этом отношении позиция Джина Стифенса, профессора университета Южной Каролины2). Он полагает, что наиболее ценные права, такие, как свобода совести, свобода слова, право на неприкосновенность личной жизни, могут оказаться под угрозой в технически высокоразвитом обществе. Сверхчувствительные устройства позволяют прослушивать частные разговоры через стены с расстояния в несколько миль, современные видеосредства – видеть через стены и потолки при закрытых дверях и окнах. Прослушивание телефонов, формирование досье, наблюдение за жилищами с вертолетов и самолетов, электронное наблюдение со спутников и, наконец, телепатическое наблюдение – все это является нарушением частной жизни и вместе с тем гарантированных конституцией свобод. В этой ситуации утверждение о грядущем триумфе индивида над обществом весьма сомнительно. Само понятие человеческой личности может оказаться серьезной теоретической и практической проблемой. Прогресс биотехнологии, возможность трансплантации человеческих органов ставят вопрос об адекватной самоидентификации человека. Остается ли человек самим собой в процессе такой замены или он становится иной личностью? Эта проблема обостряется в связи с созданием средств, изменяющих мозговую деятельность и иные функции человека. В XXI в. будут создаваться химеры, сочетающие части человека и животного, человека и машины, люди с жабрами и крыльями. Встает вопрос об определении их статуса в обществе.
Будут созданы качественно новые виды орудия, с которыми ранее общество никогда не встречалось и применение которых не подпадает под статьи уголовных кодексов. Возникает угроза применения новых видов насилия над личностью. Эра высоких технологий может показать человеку свои страшные гримасы. Изобретательность человека как homo faber, его способность находить все новые технологические решения могут оказаться негативными факторами жизни. Соответственно и научный рационализм, как основная предпосылка деятельности современного homo faber, начинает казаться односторонним, редукционистским, не учитывающим фундаментальных аспектов нравственного бытия человека.
Критическое отношение к научному рационализму связано также с кризисом макроэкономических подходов к принятию решений, которые длительное время казались безусловно правильными и практически оправдывавшими себя. Экономическая информация, как показывает опыт, может стать “негативной информацией”, препятствующей принятию правильных решений, скорее сокращающей, нежели расширяющей знание1). На экономическую реальность во все большей степени начинают оказывать влияние неучтенные или же вообще неучитываемые факторы, включая климатические сдвиги, проблемы деградации окружающей среды, моральные факторы, факторы физического и психического самочувствия человека.
В новой ситуации необходим учет всей совокупности внеэкономических факторов, которые оказывают возрастающее влияние на поведение человека, его предпочтения и выбор.
Возникает и другой аспект этой проблемы. В связи со все более широким внедрением различных видов информационных технологий в основные сферы общественной жизни появляется угроза машинизации принятия решений, осуществления грозного пророчества Олдоса Хаксли о “смелом новом мире”, в котором доминируют машина, научная медицина и всеобщее счастье. Это “счастье” примитивных людей, утративших высший смысл бытия. Общество оказывается перед проблемой духовного упадка.
В качестве “компенсации” такого упадка предлагается формирование условий, учитывающих многофакторность современной жизни.
Интересную точку зрения на этот счет высказывает преподаватель бизнес-колледжа университета штата Айдахо (США) Де Рээдт1). Социальные теоретики, отмечает он, разрабатывают реальные механизмы учета мультимодальной природы социальных систем, с тем чтобы сделать их более приспособленными к потребностям современного человека. Так, даже обычная фирма по производству мебели должна сегодня принимать во внимание не только количественные, пространственные, кинематические, физические, биотические, чувственные, логические, социально-экономические факторы своего успешного функционирования, но и исторические, языковые, эстетические, правовые, этические и духовные.
Это требует систематической организации широких потоков необходимой информации, специальной методологии использования современной информационной техники и учета специфических законов, действующих в каждой области. Однако многофакторный подход к производству не решает главной духовной проблемы. Духовная проблема современной жизни, считает Де Рээдт, связана о тем, что доминирующая рационалистическая традиция не учитывает фундаментальной значимости эмоционального компонента человеческих отношений.
Доминирующее влияние рационализма определило возникновение классической экономики, которая транс-формировала основанную на рационалистической философии механистическую концепцию человека в экономические императивы, диктующие замещение человека машиной, а где это невозможно, введение методов регулирования поведения человека так, как регулируется машина. Одним из первых адептов такого регулирования был Адам Смит, а затем его идеи были усовершенствованы и формализованы Фредериком Тэйлором в концепции научного менеджмента.
В итоге сегодня утилитаризм начинает проникать во все сферы человеческих отношений, превращая в абсурд человеческую жизнь. Обратной стороной утилитаризма становятся невежество и хаос в нравственно-нормативной области. Представления о добре и зле, о прекрасном и безобразном, опиравшиеся на религию, утрачивают свои основания. Происходит глубокое изменение социальной психологии. Нарушается тесная связь между духовной, этической и правовой сферами. Принципы утилитаризма искажают сущность всех человеческих отношений. Следуя им, люди укрепляют скорее “контакты”, нежели настоящую дружбу, видят в любви, благородстве и героизме проявления пустой сентиментальности. Глубокую деформацию претерпевает эстетическое мировосприятие. Изoбpaжeние на полотне блюющего человека, музыкант, откусывающий голову попугаю во время рок-концерта, девушка, которая укладывает с помощью сапожной ваксы свою прическу, – все это нарушения эстетических правил хорошего вкуса, проявления вседозволенности. Машинообразный тип поведения в производственной, деловой сфере, с одной стороны, и произвол в нравственно-эстетической – с другой, – это манифестация утраты человеком духовного единства. Этот духовный кризис объективно отражает совершенную неподготовленность человека к решению главной проблемы бытия, от которой зависит возможность самосохранения человечества.

4. Homo faber и создание “капсулы”
сохранного бытия

Триумф идеи научно-технического прогресса и связанная с ним социально-психологическая эйфория оказались омраченными постоянной необходимостью выработки оборонительных реакций на результаты прогресса и легитимизации многочисленных табу, относящихся ко все новым и новым сферам жизни и деятельности. Возникает общее прозрение, что научно-технический прогресс ставит человека перед проблемой сохранности его бытия. Нельзя загрязнять атмосферу, создавая парниковый эффект; нельзя загрязнять Мировой океан, ибо он является источником жизни; нельзя вырубать леса без их восстановления, создавать угрозу опасного для жизни сокращения кислорода в атмосфере; нельзя разрушать почву, создавать угрозу ее истощения. Экспансия производства стала упираться в экологические барьеры. Препятствием для развития производства оказывается и истощение энергетических и сырьевых ресурсов.
Угроза глобальной катастрофы ставит пределы созданию и использованию ядерного, бактериологического, химического и других видов оружия массового уничтожения. Человек как homo faber оказался перед необходимостью резкого сужения сфер своей деятельности. Уже не кажется абсурдной реставрация примитивных, индивидуальных форм производства. Вместе с тем начинается поиск качественно новых стратегий развития, ориентированных на формирование “капсулы” охранного бытия.
Ориентация на создание капсулы сохранного бытия создает предпосылки изменения сущности homo faber, формирования цивилизации нового типа, основой которой является не естественный, а искусственный мир человека. Совершенствование этого искусственного мира должно дать человеку новую перспективу бесконечности, отличную от космической бесконечности. Бесконечность должна стать соразмерной бытию человека, в силу чего он может прогнозировать последствия своей деятельности.
Тем самым меняется характер бытия человека. Предпосылкой истинного бытия становится теперь создание систем виртуального бытия, позволяющих моделировать варианты развития, реализацию различных идей и таким образом выбирать тип развития, 
который гарантированно обеспечивает сохранение цикличного воспроизведения жизни. Тем самым системы виртуального бытия становятся условием перехода к истинной бесконечности жизни. Смещение акцента с внешней бесконечности мира и неопределенности перспективы бытия на доступную человеку истинную его бесконечность создает предпосылки реального осмысления и практического формирования новых критериев истинной свободы. В обыденном сознании свобода рассматривается как маргинальное бытие, связанное с уходом от повседневной ответственности и рутины работы в различные формы псевдовиртуального бытия. Диапазон псевдовиртуального бытия чрезвычайно широк – от увлечения наркотиками и алкоголем до слияния с миром, который открывается кино, телевидением и игровыми автоматами. Ощущение свободы здесь возникает в результате самопогружения в различные формы искусственной бесконечности, которые человек создает для себя.
Обратной стороной маргинального бытия является действительное бытие в ограниченном мире, обеспечивающее циклическое воспроизводство жизни. Поскольку эта форма бытия укладывается в общие стандартные формы, то она может порождать скуку и усиление тенденций к деструктивности.
Глубинная зависимость цикличности жизни от созданной самим человеком искусственной среды – это та историческая грань, переступив которую человек уже не может вернуться к былой естественности своей жизни и прежнему пониманию свободы, имеющей основания в неопределенности, в ничто. В искусственном мире свобода обретает исходные основания, главным из которых является цикличное воспроизведение жизни в формах деятельности человека. Может ли человек признать искусственный мир своим подлинным домом? Или же подлинным домом человека была и остается природа? Ответ на этот вопрос, видимо, зависит от того, как будет действовать сам человек. Человек стоит перед необходимостью такого совершенствования искусственного мира, которое обеспечивает наполнение его притягательным для него смыслом. Вместе с тем он должен формировать новое отношение к естественным условиям своего бытия с учетом их ограниченности, конечности. Конечное нужно сделать бесконечным, поскольку без этого жизнь человеческого рода оказывается невозможной. 
С этим и связана необходимость создания системы виртуального бытия в качестве предпосылки определения реальных возможностей и осмысленного выбора адекватной перспективы практической деятельности. Истинное виртуальное бытие сегодня складывается на основе созданной информационной культуры. Вне развития информационной культуры искусство современной жизни превращается либо в опасное любительское занятие, основанное на детском стремлении свободно реализовать все непосредственные желания, либо в старческое следование сложившимся предрассудкам, не соответствующим новым требованиям жизни.
Слабое развитие информационной культуры и вместе с тем упадок традиционной ментальности порождают характерную потерянность, связанную с ощущением выпадения человечества из подлинного смысла бытия. Это прежде всего проблема предприятий, производства. Для них приоритетными остаются правила, обеспечивающие экспансию. Между тем для экспансии, для создания количественно значительного, воспринимаемого как проявление подлинной силы производства остается все меньше возможностей. Производство сталкивается с необходимостью перехода в новое качество, позволяющее малыми средствами решать большие задачи. Соответственно меняются и критерии прогресса. Экстенсивный прогресс начинает совпадать с регрессом, поскольку он превращает естественные предпосылки жизни человечества в “шагреневую кожу”, которая сокращается с каждым его шагом.
Проблема подлинности прогресса становится ключевой для понимания истины бытия. Истина бытия начинает обнаруживать свою фундаментальную роль применительно к каждой форме практической деятельности человека здесь и теперь, так что человек уже не может игнорировать саму эту проблему как антрактную, надуманную, схоластическую. Эта новая ситуация человеческого бытия объективно предопределяет необходимость качественного сдвига в структурах социального самосознания. Сложившиеся его социальные и национальные представления начинают обретать характер предрассудков. Претерпевают изменение и критерии отношения к иному человеку как “своему” или “чужому”. Прежние этнические, религиозные, идеологические критерии начинают утрачивать былое определяющее значение. Определяющую роль начинают играть тип культуры и характер деятельности индивида, информационная культура оказывает влияние на бытие любого человека независимо от его этнической, религиозной или социально-политической принадлежности.
Соответственно и в системах общественных отношений реальные межличностные отношения начинают занимать все большее место и играть все более заметную роль. Инерция прогресса в старом его понимании, влекущая за собой поглощение естественной среды, необходимой для жизни человека, и инерция борьбы за власть, ведущая к сосредоточению могущества тотального разрушения, вызывают “обвал” больших идей, лежавших ранее в основании различных типов коллективной свободы. Поскольку эти идеи вступают в конфликт с субстанциальностью жизни, то коллективная свобода начинает обретать новый духовный базис. Поскольку каждый индивид, как носитель жизни, представляет собой особую ценность, он должен стать целью коллективной свободы. С этим связано беспрецедентное влияние идеи обеспечения прав человека повсюду в мире. Коллективная свобода теперь ставит предел произволу государственной власти в отношении индивида. Большое общество складывается не путем внешнего, устанавливаемого государством порядка, а путем органического соединения в общий организм жизнедеятельности индивидов, признающих общие правила. В общие правила, однако, приходится закладывать такие принципы, которые диктуются необходимостью формирования капсулы сохранного бытия, а не субъективными желаниями и предпочтениями.
Функционирование такой капсулы циклично и требует цикличного социального мышления. Человек оказывается в замкнутом духовном пространстве, что создает угрозу тотального единообразия жизни. Где бы ни оказался человек, он будет вынужден действовать по одним и тем же правилам, с одними и теми же последствиями.
Единообразие – духовная смерть человека. Свобода – это подлинная необходимость для индивида, поскольку только она делает жизнь эмоционально насыщенной. Принцип эстетической свободы, создающей разнообразие и красоту жизни, оказывается ключевым фактором притягательности жизни. Единообразие заставляет человека видеть истину жизни в противоположном, независимо от содержания этого противоположного. Это и создает проблемы принятия искусственного мира как подлинного своего мира. Лишь создание предпосылок бесконечности разнообразия в пределах цикличности жизни создает подлинность искусственного мира, который принимается человеком как свой мир.
Признание подлинности этого мира оказывается серьезной проблемой. Подлинность искусственного мира следует не только определить, но и создать в таких реальных формах, которые соответствуют самым высоким техническим и эстетическим стандартам и открывают перед человеком ту бесконечность, которая необходима ему для того, чтобы не утратить интерес к жизни. С другой стороны, человек должен овладеть правилами этого искусственного мира. Он не может следовать им так, как он следует своим природным инстинктам. Он должен освоить эти правила, превратить их в привычку.
Этим и определяется изменение сущности homo faber. Homo faber берет на себя функцию создания смысла жизни путем соединения научных открытий, технических изобретений и современного дизайна. Бесконечное многообразие предметов, создаваемых homo faber, рождает ощущение бесконечных возможностей жизни. Эмпирическая бесконечность прекрасных предметов притягивает человека сильнее магнита. У него формируется жажда новшеств, своего рода наркотическая привязанность к обладанию предметами как свидетельством подлинности бытия. Счастье обладания держит человека на плаву жизни.
Человек, однако, встречается с парадоксом: “перебор” предметов, какими бы многообразными они ни были, не может привести человека к конечному смыслу жизни: его нет ни в одном из предметов.
Смысл находится в самом человеке, если человек закладывает его в себя. Для того чтобы сам человек заложил адекватный смысл бытия в себя, он должен обладать знанием ответственности за бытие.
Но что такое знание ответственности? Знание, с научной точки зрения, есть отражение объективной реальности. Но ответственность – это не предмет, который можно зафиксировать зрением, слухом, вкусом, осязанием или каким-либо иным ощущением. Об ответственности можно говорить как о внутреннем чувстве человека, его качестве. Она проявляется в типе поведения и, стало быть, является реальностью. Но как ее понимать?
Ответственность становится доступной знанию, поскольку она совпадает с высоким профессионализмом. Критерии такого профессионализма открыты общему пониманию. Но они лишены нравственного содержания. Между тем ответственность в своей сущности есть способность реально воспринимать свое тождество с другим. Нахождение смысла бытия в тождестве с другим – это открытие древних религий. Но истинный смысл его обретает все новые грани. Сегодня это тождество начинает относиться не только к сфере межличностных отношений, но и к сфере производства. Производственная деятельность, понимаемая как фактор формирования капсулы сохранного бытия человечества, требует, чтобы производитель знал свою ответственность перед каждым человеком.
Но может ли он знать эту ответственность, если он даже не может знать конкретных индивидов, к которым эта ответственность должна относиться?
Философская традиция связывает знание универсальной ответственности со знанием принципа, свободным от субъективности чувств. Со времен стоиков утвердилась точка зрения, согласно которой правильное осознание своего тождества с другим должно быть лишенным эмоций, бесстрастным, ибо источник морального долга находится в принципах, а не в эмоциях. Добродетельное общество должно стремиться к тому, чтобы искоренять эмоции в принятии решений и поведении. Долг основан на знании принципа. Следование принципу должно быть независимым от любых личных пристрастий. Наиболее последовательно эта точка зрения высказана Кантом, отчетливо осознавшим, что следование априорному нравственному принципу не может быть окрашенным эмоционально. Если индивид следует чувству любви, прощая ошибки и слабости ее объекту, то тем самым искажается или отвергается принцип долга. Аналогичным образом чувство ненависти оказывается препятствием для принятия справедливых решений. Опыт, однако, подсказывает, что абстрактное знание нравственных принципов не делает человека нравственным. Он научается манипулировать принципами, маскируя свои подлинные чувства и действия.
Действенность ответственности определяется реальностью универсального чувства. Но возможно ли существование универсального чувства? Некоторые теоретики считают, что эмоции имеют исключительно “чувственный” характер, лишены когнитивного, универсального содержания. Вместе с тем высказывается точка зрения, согласно которой эмоции, поскольку они имеют направленность на определенный объект, обладают и когнитивным содержанием. 
Правильная постановка этой проблемы возможна лишь в том случае, если будет понята роль эмоциональной интуиции в нравственной сфере. Эмоциональная интуиция есть видение в нравственной сфере, в отдельном явлении общего, универсального смысла. Здесь нет необходимости в апостериальном подтверждении соответствия всех эмпирических явлений универсальной истине. Эмоциональная интуиция позволяет видеть универсальные последствия решения, действия данного индивидуального явления, поскольку они полагаются универсальными принципами жизни. Здесь последствия, дурные или хорошие, потенциально настигают каждого.
Таким образом, эмоциональное отношение к действительности совпадает со знанием. Вместе с тем – это не просто знание только данного эмпирического явления и не ложное субъективное чувство. Это – своего рода прозрение, свет, обнажающий виртуальную истину во всем ее объеме. Оно имеет внешнее сходство с религиозным мировосприятием. “Этот свет, – сказал философ, – наполняет одновременно разум и чувства, открываясь всему человеку, а не только одной из его способностей”1). Человек посредством эмоциональной интуиции видит эмпирически данные явления, но в резко изменившемся их контексте. Он оценивает эти явления с точки зрения их всеобщности, а значит, и их отнесенности к собственному личному бытию. Так возникает огромной силы эмоциональный аспект интуитивного проникновения в нравственную сущность явлений.
Эмоциональная интуиция, позволяющая индивиду видеть истинный нравственный смысл происходящего, может превратить сам этот реальный мир в нечто непереносимое для человека. Обучение эмоциональной интуиции – это подготовка человека к жизни с истиной бытия. В этом контексте приобретает актуальность опыт духовных традиций Востока, где проблема формирования адекватного отношения человека к миру в целом всегда находилась в фокусе духовной жизни. Джоель Маркс, в частности, отмечает постоянную озабоченность китайской философии достижением относительной гармонии и в обществе и в природе; индийская философия, полагая тупиковой для человека повседневную практику жизни, стремилась к абсолютной гармонии путем освобождения от детерминизма повседневного существования1).
Путь, ведущий к относительной гармонии между человеком и природой, человеком и обществом, прокладывается соблюдением меры бытия. Если человек нарушает эту меру, то тогда представляется фатальным его самоисключение из жизни. Нарушение меры бытия – это трещина между человеком и миром, которая под его собственным воздействием превращается в пропасть небытия. В условиях формирования капсулы сохранного бытия проблема меры жизни приобретает фундаментальный смысл. В решении этой проблемы заключена судьба человечества.
Мера как принцип общественной жизни должна найти свою конкретную реализацию путем осмысленного формирования адекватных кодексов деятельности во всех сферах жизни. Эти кодексы должны стать критериями оценки деятельности человека с точки зрения сохранности жизни, основанием социальной и нравственной дифференциации индивидов. Практическое освоение эмоциональной интуиции определяет новую культуру отношений, формирование новых оснований социальной, политической, нравственной солидарности. Она обретает новые глобальные аспекты. С этой проблемой сталкиваются практически все национальные политические партии, испытывающие кризис сложившихся стратегических ориентаций. Новое понимание ответственности человека приводит частные кодексы истинного бытия к общему знаменателю.
Адекватный ответ человека на вызов Времени требует и новой ментальности. Он не означает отречения от достижений науки и нравственной традиции. Напротив, он подталкивает к мобилизации всего интеллектуального, научно-технического и нравственного потенциала человечества для формирования эффективно действующих в условиях каждой страны механизмов коррекции сложившейся исторически практики культурной ответственности бытия.
(1993 г.)